1988 год

Летом 1988 года я не смогла поехать в поле, так как тяжело заболела мама, сломав 2 июня шейку бедра. Она умерла 18 сентября почти 98 лет отроду. До последнего времени мама была в полном сознании и уме. Это было горе не только для нашей семьи. Ее любили все люди.
В нижеследующей главе будут некоторые повторения текста написанного в главах о предках, о жизни в Хибинах в тридцатых годах и о жизни в эвакуации. Пусть читатель простит меня за это. Но мне захотелось объединить все сведения о маме в одном очерке.

О МАМЕ

Молодость - это не мера
времени и лет, это мера
душевного потенциала.
(О. Куваев)

В Новогоднюю ночь 31 декабря 1890 года (13 января 1891 г.) в Петербурге в дворянской семье Дмитрия Сократовича и Елены Константиновны Старынкевич родилась девочка, которую назвали Ириной. Это была моя мама - Ирина Дмитриевна Старынкевич.

Родители Ирины относились к числу передовой интеллигенции своего времени и старались дать своим шестерым детям всестороннее образование. Кроме знания языков, они все, учась в средних классах гимназии, должны были прекрасно знать высшую математику в объеме университета, которой занимался с ними сам отец.

В 1908 году, когда Ирина блестяще окончила гимназию, отец решил показать своим детям Европу. Вся семья отправились в Италию, а потом в Австрию. В Зальцбурге, спускаясь в соляные шахты, Ирина упала и сломала себе коленную чашечку; дальнейшее путешествие продолжалось на носилках.

Возвратившись в Петербург она поступает на высшие Бесстужевские женские курсы, где читал лекции А.Е. Ферсман. Окончив их в 1912 году, едет в Германию в Геттингенский Университет. Там проходит курс у известного немецкого профессора Таммана.

Мама- гимназистка. 1905 г.	Класс Царскосельской гимназии, в котором мама училась вместе Аней Горенко (Ахматовой).

Затем опять Петербург и работа у В.И. Вернадского. Из воспоминаний: " В конце 1914 года Владимир Иванович пригласил меня работать под его руководством в лаборатории Радиевой Экспедиции Академии Наук. Тогда он интересовался вопросами радиоактивности, и ему была отведена под лабораторию бывшая мастерская и квартира художника Куинджи, помещавшаяся на шестом этаже дома, выходящего на Неву и на Биржевую линию. В квартире был устроен кабинет, лаборатория Владимира Ивановича и лаборатория его ближайшего сотрудника Константина Автономовича Ненадкевича. Наверху, в бывшей мастерской художника - двухсветном зале с великолепным видом на Неву - работали младшие сотрудники: Виталий Григорьевич Хлопин - по химическим вопросам и я - по анализу радиоактивных минералов (монацитов). ... Помнится мне, что Владимир Иванович тогда был занят анализом радиоактивного минерала менделеевита, в котором он сам определил уран и ниобий. Окончание полного анализа он впоследствии передал мне."

Когда в 1916 году В.И. Вернадский начал интересоваться живым веществом, его ученики поначалу скептически относились к этому новому начинанию и удивлялись странной перемене интересов своего учителя, перешедшего от изучения радиоактивности к изучению, как они говорили, "состава сена". Но вскоре и мама включилась в эту работу.

В 1918 году, после смерти от туберкулеза Елены Константиновны, вся семья, спасаясь от голода и от начавшейся эпидемии холеры, перебралась из Петрограда в Крым, а затем в Киев. В это время Вернадский был первым президентом Украинской Академии Наук. Он сразу же пригласил Ирину к себе и поручил ей сделать первые в России анализы химического состава живых организмов. Она вела учет веса живого вещества, потери влаги при его высушивании и веса золы после прокаливания. В частности она проводила анализ мышей на никель, не без отвращения закладывая их в автоклав. Видя это Вернадский говорил ей:
- У вас идиосинкразия к живому веществу. Но это только сначала, а потом привыкнете и не будете обращать внимания.

Отлично проделанный весьма трудный анализ показал присутствие в золе мышей никеля, тогда как раньше считалось, что в живом организме никеля нет. При анализе зубов лошади были обнаружены редкие земли. На основании своих и литературных данных мама составила картотеку о содержании различных редких элементов в живом веществе. Таким образом, она стояла у самых истоков новой научной дисциплины, основанной Вернадским - биогеохимии. Но ее мечтой было возвратиться к прерванной работе по монациту, которой она занималась в Петрограде.

Жизнь в Киеве была тревожной - бесконечная смена власти, перестрелки. Однажды над головой Ирины, стоявшей на балконе, просвистела пуля и, разбив окно, влетела в комнату.

Дальнейшие превратности судьбы забросили ее с отцом в Ростов-на-Дону. Там Дмитрий Сократович заболел тифом и умер. В декабре 1920 года, после взятия города красными, Ирина вернулась в Петроград и поселилась в семье непременного секретаря Академии Наук Сергея Федоровича Ольденбурга, который был другом детства ее отца. Квартира находилась в главном здании Академии Наук.

В это время в Академии Наук ставился вопрос о возвращении в Петроград ученых, уехавших на юг в голодном 1918 году. После долгих хлопот правительством был выделен вагон, и Ирину, сразу же по возвращению из Ростова-не-Дону, в декабре 1920 года, командировали в Симферополь, где в то время находился Вернадский. Добирались около месяца и прибыли туда только в феврале 1921 года, когда там был уже настоящий голод. Сюда же из Кореиза подъехали сестры Ирины - Ада и Анка, и через несколько дней они все вместе, в одном вагоне с Вернадскими, уехали в Москву, до которой поезд тащился две недели. В Москве надо было добиваться разрешения для въезда в Петроград и пришлось остановиться в семье родственников жены Вернадского. Только в апреле 1921 года они были дома, то есть у Ольденбурга.

В Петрограде голод. С.Ф. Ольденбург и М. Горький ходатайствуют об улучшении положения ученых. Организовался Дом Ученых, где работала комиссия по улучшению быта ученых, и скоро стали выдавать пайки, которые получали люди умственного труда и творчества. В семье оказалось два пайка - у Сергея Федоровича и у Ирины.

С 1922 года Радиевая Экспедиция превращается в Государственный Радиевый Институт. Его директором становится В.И.Вернадский. Главным помощником назначен Виталий Григорьевич Хлопин, в лаборатории которого стала работать Ирина. Теперь она совмещала эту работу с работой в Ломоносовском Институте Академии Наук.

Без ведома Вернадского она продолжала свою работу по монациту, закончив которую, предъявила Владимиру Ивановичу. Он похвалил Ирину за настойчивость, увидел в ней настоящего исследователя и назначил ее доклад в малом конференц-зале Академии Наук.

В 1923 году Ирина вышла замуж за Бориса Андреевича Борнемана - студента Горного института, и стала носить двойную фамилию (Борнеман-Старынкевич). Но, как и прежде, все свое время, даже когда появились дети, она посвящала работе. Вот выдержки из ее дневника:

"23-Х-28г. Ухожу из дома в 9.30. Из Академии в Радиевый институт в 3.30. В 5 часов обед, а в 7.30 опять в Радиевый институт. Пока довольна. Усталости не чувствую."

"24-Х-28г. Никогда не чувствовала в себе столько энергии, как последние дни, совсем не устаю. Постараюсь сохранить в себе такое состояние духа."

"28-Х-28г. Весь день провела дома, читала Щепкину-Куперник. Хорошо ли по воскресеньям бездельничать - слишком выбивает из колеи."

Такой стиль работы давал себя знать ("10-ХI-28г. ...Начинаю страдать от недосыпания. Поздно ложусь и очень трудно вставать."), но, тем не менее, именно такой стиль и остался у мамы на всю жизнь.

Из воспоминаний мамы: "Однажды в начале двадцатых годов Александр Евгеньевич Ферсман, вернувшись из очередной поездки в Хибины сразу же принес в лабораторию Минералогического музея АН СССР маленький зеленый камешек и попросил меня как можно быстрее определить в нем содержание фосфора. О результатах анализа Александр Евгеньевич спросил в тот же день, однако только через два дня я смогла подтвердить, что образец камня, слагающего в Хибинах целую гору, содержит большое количество фосфора и является апатитом."

Ферсман часто заходил в лабораторию и увлеченно рассказывал о необыкновенных минералогических находках, об интересных маршрутах и о красотах северной природы. И однажды весной 1930 года он сказал:
- А что, Ирина, не поехать ли вам со мной этим летом на месяц в Хибины. Мне бы хотелось, чтоб вы решили сможете ли вы работать в будущем в химической лаборатории проектируемого там здания Горной научной станции, которое мы построим в диких горах на берегу красивого озера Малый Вудъявр.

Мама с радостью согласилась и летом, оставив нас с братом на даче на попечении няни, уехала в Хибины. Перед отъездом на вокзал за ней заехал на пролетке Ферсман и, увидев ее, выходящей из подъезда с чемоданчиком и зонтиком, весело расхохотался:
- Ирина! На какую прогулку вы собрались?

Смущенная Ирина вернулась и оставила зонтик дома. Ехали в одном купе и здесь мама увидела, что ее стиль работы был сродни стилю Ферсмана - не терять ни минуты драгоценного времени. В вагоне обсуждалась работа, писались статьи, строились планы на будущее.

В Хибинах на берегу озера Малый Вудъявр под скалистой горой Поачвумчорр стоял только что отстроенный одноэтажный стандартный дом барачного типа. В маленькой десятиметровой комнатке была полевая химическая лаборатория.

Иногда мама ходила с Ферсманом в маршруты и, не будучи геологом, просто собирала приглянувшиеся ей "камешки".
- Посмотрите, какие великолепные "выброситы" собрала Ирина, - восклицал смеющийся Ферсман, - рассматривая мамины сборы.

Из поездки мама привезла мне в подарок маленькую коллекцию хибинских минералов (эгирин, апатит, эвдиалит, натролит, сфен), и я бережно хранила ее долгие годы.

Отправляясь с минералогом Ниной Николаевной Гутковой в Монче-тундру, Ферсман предложил маме и доктору Баннер-Фохту , знатоку Хибинских тундр, сопровождать их через ущелье Рамзая до Имандры. К вечеру подошли к станции Имандра, откуда Ферсман и Гуткова на моторной лодке отправились в Монче-тундру, а мама, с горечью расставшись с ними, вместе с Баннер-Фохтом поехала на поезде до станции Белая (которую впоследствии переименовали в Апатиты), а оттуда на Горную станцию. "В этом небольшом походе (12 км), проходя по снежной тропе через ущелье Рамзая, в котором снег лежит все лето, а затем по низкорослому лесу, испещренному множеством ручьев и ручейков, я прониклась всей своеобразной прелестью хибинской природы, " - писала мама. И вопрос был решен. ..."Через два года я со своими двумя детьми шести и восьми лет по приглашению Александра Евгеньевича Ферсмана переселилась в Хибины, где получила две прекрасные комнаты в "Тиетте" ("тиетта" на лопарском языке - наука; так Ферсман назвал здание Горной станции Академии Наук в Хибинах; - прим. автора) с выходом на балюстраду большого холла. Александр Евгеньевич не надеялся на мой приезд и радовался появлению оседлых жителей, научных сотрудников."

В апреле 1934 года в Хибины приехала съемочная группа снимать отдельные эпизоды фильма "Семеро смелых".

В свободное от съемок время артисты, разрумянившиеся и веселые, приходили к нам в дом. Мама поила их чаем с черничным и брусничным вареньем. За столом шли оживленные разговоры. Они рассказывали о себе, расспрашивали о нашей жизни в снегах.
- Как же вы рискнули приехать с детьми в такую глушь, - спрашивала маму Тамара Макарова, - Тут даже и школы то нет. Где же дети учатся?
- Ничего, пока обходимся без школы. Пока моих знаний хватает, - отвечала мама.

В1934 году маме по совокупности работ присвоили кандидатскую степень. В сентябре этого же года в Хибинах был Менделеевский конгресс, на котором она делала доклад о геохимическом изучении минералов Хибинского массива.

Годы, проведенные в Хибинах, оставили неизгладимый след в сердцах всех людей живших и работавших в то время на Тиетте. Мама в течение всей жизни поддерживала связь с сотрудниками Кольского Филиала, ездила туда в командировки и на юбилейные сессии. В1975 году ее пригласили в Кировский Дворец Пионеров и вручили почетную грамоту как старейшему исследователю Хибин.

В конце 1935 года мы возвратились в Ленинград. Академия Наук была уже переведена в Москву. Всем сотрудникам, переехавшим из Ленинграда, были предоставлены квартиры, но мы в это время находились в Хибинах и поэтому остались без площади. Пришлось маме оставить нас в Ленинграде с папой и няней, а самой переехать в Москву и, работая в Ломоносовском Институте, жить в здании Минералогического Музея, где ей выделили маленькую комнату на балюстраде второго этажа. В сентябре 1936 года нам дали комнату в академическом общежитии на Сретенском бульваре в том же доме, где жил Ферсман.

В 1941 году, перед самым началом войны, мама пригласила к нам на дачу, которую мы снимали под Москвой, двух девятилетних близнецов Асю и Лелю - дочерей своего умершего брата, семья которого жила в Ленинграде.

22 июня грянула война. Через месяц, 27 июля, в ту ночь когда сильно бомбили Москву, и зарево от полыхающей Красной Пресни было видно далеко за пределами города, мама со своим, большим теперь, семейством уезжала в Уфу в составе Башкирской Нефтяной Экспедиции. Это была эвакуация.

Полной мерой пришлось ей хлебнуть трудностей и горя. Было очень голодно и холодно. Дети иногда болели и тяжело, и тогда мама металась в поисках редких лекарств. В феврале 1942 года погибла от голода в Ленинграде мама Аси и Лели - Зоя Андреевна Старынкевич. В мае 1943 года умер от туберкулеза, не вынесши голода, свирепствовавшего в Уфе, мой брат Юра. Не было писем с фронта от моего отца. После всех потерь мама стала считать, что самое главное - это человеческая жизнь. Все остальное можно пережить. Она не обращала внимания на мелочи и не огорчалась из-за пустяков. Такое же отношение к жизни она старалась внушить и другим людям. "Искусство быть мудрым состоит в умении знать, на что не следует обращать внимания", - сказал философ Уильям Джемс. Этим искусством мама овладела вполне.

Осенью 1943 года мы вернулись в Москву. Пока были в эвакуации, квартира в Москве пропала, и мы несколько месяцев мыкались по знакомым, пока наш дальний родственник, академик Виталий Григорьевич Хлопин, директор Радиевого Института Академии Наук, находящегося в Ленинграде, не уступил нам свои две комнаты в коммунальной академической квартире, где он останавливался, приезжая на сессии Академии Наук. Материально нам жилось трудно.

В.И. Вернадский, будучи в Боровом в эвакуации в 1943 году писал в адрес Химического отделения АН СССР:
" Я считаю, что по совокупности своих научных работ И.Д. Старынкевич-Борнеман давно заслуживает присуждения ей доктора химических наук... По анализу труднейшей, но очень важной группы минералов, богатых TR, а также U, Th, Nb, Zr и др. она является одним из лучших специалистов, а у нас в Союзе - одним из крупнейших."

Наиболее крупными работами В.И. Вернадский считал ее работы о химической формуле монацита, о строении эвдиалитов и эвколитов, о менделеевите и многие другие. Даже только одна работа "Изоморфные замещения в некоторых титано-силикатах и фосфатах" является вполне достаточной, считает он, для присвоения докторской степени.

"Я считаю эту работу И.Д. Старынкевич-Борнеман одной из лучших и важнейших работ по химической минералогии, самостоятельной как по мысли, так и по точности в обдуманности методики и научной литературы... Она является исследователем самостоятельно ищущим и успешно находящим новые пути. Она идет по найденному ею пути уверенно и точно предвидит неизвестное ( в монаците, в апатитах и т.д.). К сожалению, она в пылу работы и из-за необходимости зарабатывать для своей семьи и семьи своего покойного брата, не оформила ее окончательно, как диссертацию. Она все время дополняет работу новыми данными, и работа находится в рукописи."

Наконец в1945 году мама защитила докторскую диссертацию и через несколько лет стала заведовать Центральной химической лабораторией в ИГЕМе. Домой, также как и всегда, она приходила около часа ночи. После того, как заканчивалась вторая смена, и все сотрудники покидали лабораторию, можно было насладиться тишиной, собраться с мыслями и углубиться в науку.

На протяжении всей своей жизни мама всех восхищала сочетанием в себе природной одаренности и исключительного трудолюбия. Благодаря этим качествам она стала не только прекрасным химиком-аналитиком, разработавшим тонкие аналитические методы определения малых количеств редких элементов в минералах, но и сумела проникнуть в сущность изоморфных замещений в группах сложных титаносиликатов и фосфатов и установить закономерности вхождения ряда элементов в кристаллические решетки, рассматривавшихся ранее, как случайные примеси. Исследования в области редких земель стали классическими и принесли ей широкую известность. Так, она впервые установила присутствие редких земель в апатитах и фосфоритах, впервые вывела формулы многих новых редкоземельных минералов Кольского полуострова и других районов страны. Ею была издана книга - руководство по расчету формул минералов.

Мама с сотрудниками химической лаборатории ИГЕМа	Мама в своем рабочем кабинете. 1955 г.

"К ней обращаются для разрешения с труднейшими аналитическими заданиями в области, связанной с редкими металлами и с TR, как к давно признанному авторитету, как среди минералогов, так и среди химиков", писал Вернадский.
Мама всю жизнь очень любила и уважала своего учителя и попав по приглашению родственников в 1962 году в Париж, захотела побывать в его лаборатории, где он, Владимир Иванович Вернадский, работал в 1924-1925 годах. Она попросила родственников представить ее профессору Орселю.

Вот что написано по этому поводу в ее дневнике: " Профессор Орсель выразил желание повидать меня, и 28 октября в Четверг я поехала к 11 часам утра на улицу Бюффон. Минералогическая лаборатория находится в подворотне на втором этаже. Я спросила профессора Орселя; меня сейчас же провели в его кабинет, он меня ждет. Принял очень любезно; сразу стал говорить о В.И. Вернадском; дал мне некролог, написанный о нем, воспоминания; фотографии кабинета, где работал Владимир Иванович, фотографию дома, где он жил. В его кабинете портреты Лакруа, Жолио-Кюри, с которыми он дружил, и Вернадского. В лаборатории определяют геологический возраст по радиоактивным ортитам; дал мне свои работы. Дал много оттисков. Я дала ему свое "Руководство..." Дал мне фотокопии писем Владимира Ивановичу к Орселю. Показал все кабинеты и лаборатории, познакомил с мадемуазель Келье, которая делает экспериментальный синтез глинистых минералов при низкой температуре, рентгеноструктурную лабораторию, химическую лабораторию (один химик и три лаборанта, помещение маленькое). Потом повел в минералогический музей. Большой музей, красивые экспонаты. В конце музея лаборатория Фукье. Познакомил. Фукье сразу же обратился ко мне с вопросом, имеет ли бетафит структуру пирохлора, и долго излагал свою точку зрения, что не имеет (разница в величине углов, оптике и др.). Потом профессор Орсель дал мне пропуск на осмотр всех музеев. Чувствую себя несколько смущенной. Не забыть послать все свои оттиски. Свидание продолжалось больше двух часов."

Мама была веселым и остроумным человеком. Будучи членом комиссии по новым минералам, она как-то на досуге написала такие шуточные стихи:

Сотрудники, как химики, так и минералоги и петрографы ценили ее не только как крупного ученого, но и как научного руководителя, никогда и никому не отказывающего в помощи и консультациях. Они говорили, что ее удивительная работоспособность, оптимизм и жизнелюбие всегда являлись для них вдохновляющим примером. Мама всегда относилась ко всем с теплотой, доброжелательностью и с неизменным желанием помочь всем, чем только можно.

Мама. 1961 г.	Мама во время командировки в Хибины. 1966 г.

Правительство наградило ее орденами Ленина и Знак почета и многими медалями. Она получила звание заслуженного деятеля науки, много почетных грамот, о ней написаны статьи в газете и журнале, но больше всего она ценила доброе отношение окружающих ее людей. Вот строчки стихотворения, помещенного в институтской стенгазете к девяностолетию:

Мама была большим жизнелюбом. Она очень любила праздники. На Новый Год и на Старый Новый Год, который совпадал с датой ее рождения, всегда устраивалась лотерея, инициатором которой была мама. Для всех членов нашей большой семьи и для гостей накупались подарки. Мама уединялась в комнате и в тайне от всех упаковывала дары, надписывала номера, нарезала билетики и на них тоже надписывала номера. В этом ей, по секрету от всех остальных, помогали внуки - Саша, Алеша и Максим. А потом, после наступления Нового года, происходил розыгрыш. При этом всегда было очень шумно и весело. Мы устраивали маскарады, в которых мама всегда принимала самое активное участие, сооружая себе, тоже втайне от всех, какой-нибудь совершенно невообразимый костюм. Далеко за полночь приходили соседи и всеобщее веселье продолжалось до самого утра.

Очень любила она и свои юбилеи, на которые приглашались все сотрудники от академиков до уборщиц. Собиралось гораздо больше ста человек.

75-летний юбилей мамы в ИГЕМе. Академик Н. В. Белов, мама, В.В. Щербина, директор института Ф. В. Чухров, Г. С. Грицаенко.	Мама. 1970 г.

Помню, 13 января 1951 года в институте праздновали шестидесятилетний юбилей. После торжественной части и доклада юбиляра о проделанной работе был банкет. В помещении столовой накрыты столы. Посреди стола возвышается что-то прикрытое сверху колпаком из белого ватмана. И вот, во время первого поздравительного тоста тамада, в лице Георгия Павловича Барсанова, произнес:
- Дорогая Ирина Дмитриевна, разрешите от сотрудников лаборатории преподнести Вам вот этот подарок.

После этих слов бумажный колпак с неизвестного предмета снимается и среди гостей проносится ропот:
- Какой ужас! Пожилой женщине дарить голого черта!

Мама же была в восторге, так как этот "черт" был прекрасной мраморной копией "Мефистофеля" работы Антокольского. Надо сказать, что мама была неравнодушна к изображениям этого врага рода человеческого и коллекционировала их. У нее было и несколько чугунных чертиков каслинского литья, и изделия из меха, и даже самодельная кукла-чертик. Ее сотрудники знали об этом увлечении, так что подарок был выбран не случайно. Вечер прошел замечательно. Было много теплых поздравлений, цветов, смеха и веселья.

Было еще много юбилеев. Круглые юбилеи устраивались в ресторанах, а "полукруглые" в аудитории института. По-поводу своих юбилев мама написала целую поэму. Вот она:

На юбилеях, также, как и на домашних праздниках, не обходилось без лотереи. Каждый из гостей получал в подарок что-нибудь интересное. Всегда были остроумные тосты, стихи, танцы и песни.

Встреча Нового Года в 1980 г. Саша пригласил бабушку на танец.

Песни были и хоровые, и соло. Особенно хорошо пела Галя Варшал, обладающая звучным, красивым и хорошо поставленным голосом.

На все юбилеи приходило масса адресов, поздравлений и телеграмм с теплыми словами и пожеланиями от друзей, родных и знакомых, из разных научных учреждений и городов. Но мне хочется привести только одно из них - письмо маминой подруги Наталии Евгеньевны Никитиной, присланное к ее 70-летнему юбилею. Она была очень строгим и довольно суровым человеком, и вот, что она написала:

В свой восьмидесятилетний юбилей, который отмечался в ресторане Дома Архитектора, мама вальсировала то с одним, то с другим кавалером, причем так лихо, что я наконец запротестовала, боясь, что у нее закружится голова. Но голова не кружилась и лет своих мама не чувствовала. Надо сказать, что ни дети, ни внуки никогда не считали Ирину Дмитриевну старым человеком. В любом возрасте она оставалась для нас молодой и была всегда и во всем примером. Когда моему сыну было четыре года и его спросили, кем он будет когда вырастет, то он ответил: "Бабушкой".

В свой отпуск она отправлялась в путешествия в компании своих друзей (Екатерины Владимировны Цинзерлинг, Надежды Викторовны Тагеевой, Елены Сергеевны Генкиной и Валентины Сергеевны Быковой) на пароходе по Волге, Оке, Каме, Енисею, а также по Ладоге, Онеге и Байкалу, неизменно участвуя в мероприятиях клуба интересных встреч и получая за это от начальника рейса на теплоходе письменную благодарность. Во время рейса, сидя на палубе, делала зарисовки пейзажей цветными карандашами. В молодости она писала и акварелью, и маслом, а позже даже вышивала небольшие картинки, хотя вообще никогда не занималась вышиванием. А просто, как-то раз ей захотелось запечатлеть понравившийся пейзаж, но карандашей под рукой не было; были нитки и она без всякого предварительного рисунка очень быстро создала несколько миниатюрных картинок. Надо сказать, что все, за что ни бралась мама, у нее всегда получалось отлично.

Леля, Дика и Ася у мамы в комнате.	Перед отъездом Лены в США. Первый ряд: Саша, мама, Ира. Второй ряд: Ася, Дика, Максим, Леля, Лена с Аней.

Кроме пароходных круизов, она путешествовала на автобусах по Средней Азии и Кавказу, при этом совершая далекие радиальные маршруты в горы, никогда не жалуясь на усталость или недомогания. И все это уже в довольно преклонном возрасте. Да недомоганий и не было, так как мама, обливаясь всю жизнь холодной водой, была очень закаленным и выносливым человеком. Однажды, осенью 1969 года, купив две путевки с путешествиями по Средней Азии, перерыв между которыми был две недели, она присоединилась на время этого перерыва к Среднеазиатской экспедиции ИГЕМа. Вместе с членами отряда, начальником которого была Валерия Давыдовна Сидельникова, она проехала на экспедиционной машине от Ташкента до Бухары. На пути преодолели перевал Шахристан, ночевали в ущелье в верховьях реки Зеравшан, заехали в Айни, посетили древний таджикский город Пенджикент, несколько дней провели в Самарканде, восхищаясь красотой Регистана и других достопримечательностей и наконец доехали до Бухары, где несмотря на нестерпимую жару, которую, кстати сказать, мама, также как и холод, всегда переносила прекрасно, много ходили посещая дворец, медресе, минарет. Ночевали в пустыне. Сотрудники удивлялись ее выносливости и восхищались веселостью характера. Местные начальники оказывали им почет, принимая маму за иностранку, благодаря ее необычной внешности - платье, огромная сумка через плечо, с которой она никогда не расставалась, удобная обувь и широкополая шляпа. В Бухаре ее посадили на поезд и она отправилась во Фрунзе, откуда начиналась вторая туристическая путевка.

Когда маме исполнилось 80 лет ее попросили с должности заведующей лаборатории перейти в научные консультанты, на что она не согласилась и написала заявление о том, что просит оформить ее сотрудником на общественных началах. С тех пор основной ее работой стал минералогический справочник. Все осталось по-прежнему, за исключением того, что она за свою работу перестала получать деньги. А в остальном все то же - также, как и раньше, целые дни пропадала в институте, приходя домой, когда все члены семьи уже спали крепким сном. В возрасте 93 лет она перевезла всю свою научную библиотеку домой и стала трудиться за письменным столом в своей комнате, появляясь в институте на заседаниях или в библиотеке.

В последние годы жизни мама привела в порядок все, что касалось ее научной работы. Это составило 43 папки, которые были переданы в архив ГЕОХИ.

Мама ушла из жизни, когда ей было почти 98 лет. 74 года были посвящены работе в Академии Наук.

Незадолго до конца она сказала: "Хотелось мне дожить до ста лет, да видно не получится. А жаль."

После кончины мамы мне было очень трудно прийти в себя. Я совсем потеряла сон. И тогда моя подруга Таня Ершова увезла меня на юг. Мы поселились в маленьком местечке Лиселидзе. Там на пляже к нам подошел человек лет тридцати. Мы разговорились. Это был отдыхающий из Новосибирска. Он спросил почему у меня такая грусть в глазах и такой утомленный вид. И я поведала ему в двух словах о своем горе и о том, что без таблеток совсем не сплю.
- Это дело поправимое, - сказал наш новый знакомый, которого звали Николаем, - Только Вы должны меня слушаться.
- Лягте на спину, закройте глаза и поднимите левую руку. Вам хорошо. Вам легко дышится. Вам хочется спать. Вы засыпаете.
А я думаю: "Что за глупости. И совсем мне не хочется спать", и пытаюсь открыть глаза. А они не открываются. А потом я подумала: "И чего это я, как дура, держу руку кверху. Сейчас вот возьму и опущу". А она не опускается, сколько я ни стараюсь.
Николай же продолжал говорить спокойным тихим голосом:
- Вам приятен мой голос, приятен шум прибоя. Вам хорошо. Сегодня вечером Вы придете домой, ляжете в постель и через пятнадцать минут уснете. Сон Ваш будет спокойным и крепким до самого утра.. А теперь я буду считать до трех и на счет три Ваши глаза откроются. - Раз. Два. Три.

Я открыла глаза и опустила руку. Мне показалось, что прошло всего минуты три. Но Таня, которая была свидетельницей всего этого действа, сказала, что я лежала без движения двадцать минут, и она удивлялась, как это у меня не затекла рука. Но никакого неприятного ощущения в руке не было.

Несмотря на обещания Николая, что я буду ночью спать, я ему не поверила. Однако вечером, как только я прикоснулась к подушке, меня одолел сон. С тех пор я таблеток не принимала.

По возвращению в Москву, я чувствовала себя хорошо до того дня, пока не наступил сороковой день после того, как не стало мамы. Этот день мы отмечали всей нашей большой семьей у нее на квартире. Пришла домой, а спать не могу; и так мне грустно и тоскливо, просто места себе не нахожу. И вдруг в семь часов утра раздается междугородний телефонный звонок. Снимаю трубку и с удивлением слышу голос Николая, который спрашивает меня:
- Женечка, как Вы себя чувствуете? Мне почему-то показалось, что я должен Вам сегодня позвонить.
- Коля! Вы как почувствовали, что я нуждаюсь в разговоре с Вами. - удивленно воскликнула я, - у меня сегодня очень тяжелый день.

После этого телефонного разговора мне стало легче.

Прошло много лет. Но я до сих пор получаю от Николая редкие письма, и иногда раздаются его телефонные звонки из Новосибирска или из какого-нибудь другого пункта, где он находятся на гастролях. Да, я не сказала, что он экстрасенс и ездит с выступлениями по разным городам и не только по России, а бывает и в Китае, и в Индии, и в других странах.

А весной 1989 года, чтоб улучшить мое настроение, меня пригласил в Киев мой старший двоюродный брат Андрей Старинкевич. Они с женой Аней устроили мне радушный прием, окружили заботой и теплом, показывали Киев, который бывает очень хорош весной. Водили меня в парк, который благоухал разными сортами сирени, создающими необыкновенно красивую гамму красок. Аня запечатлела это на множестве своих акварелей, одна из которых красуется в большой раме на стене моей комнаты. Лиза, любимая дочь Андрея, уступила мне свою комнату. Так, что за те десять дней, которые я провела в Киеве, я очень благодарна этой семье, так как сумела хорошо отдохнуть, и эта перемена обстановки помогла мне обрести, наконец, душевный покой.