|
|
|
|
|
ВИШНЕВОГОРСКИЕ СЕЗОНЫ 1953 г. Урал. Знакомство с Вишневыми горами. Вы только вслушайтесь в название - "Вишневые горы". Правда красиво? И действительно, склоны гор покрыты низкорослым кустарником дикой вишни, который весной усыпан мелкими белыми цветочками, а в августе - мелкими красными ягодами кислой вишни, основную массу которой составляют косточки с небольшим количеством мякоти на них. А еще на склонах много дикой клубники - целые поляны. Идя в маршрут невозможно не задержаться и не полакомиться. Оставив дома на няню и сестру Асю годовалого Сашку, я уехала туда на три недели в составе рекогносцировочного отряда. По заданию Кузьмы Алексеевича Власова мы должны были составить план работ по изучению щелочных пегматитов и, связанного с ними, оруденения пирохлора и циркона. В отряде одна молодежь: Женя Семенов, Лева Бородин, Леня Борисенко, Дуся Еськова, Юра Слепнев, химик Таня Капитонова и я. Так как мы приехали не надолго, то палаток с собой не взяли и жили в гостинице рудоуправления. Мы изучали в конторе геологоразведочной партии (ГРП) и в рудоуправлении картографический материал, копировали разрезы и карты, выписывали данные из журналов опробования и ходили в маршруты, знакомясь с геологией района. После работы купались в прозрачных водах живописного озера Сунгуль, балагурили, шутили, рассказывали разные истории из своей жизни. Три недели пролетели быстро. Намеченная работа выполнена. И вот мы уже едем обратно. Денег мало, еле хватило на билеты. Занимаем полтора купе, но целый день толпимся в одном. Ужасно хочется есть. Проводница разносит чай, а нам не на что его купить и поэтому наши мальчишки бегают на станциях с бидончиком за кипятком. Но голод не тетка. Одним кипятком сыт не будешь. В ход пошли испорченные часы Левы Бородина. На ближайшей станции на них удалось выменять одну пачку сахара, полбуханки черного хлеба и луковицу. Все это, конечно, моментально исчезло в наших пустых изголодавшихся желудках. После этого стало необыкновенно радостно и весело. Поезд вез нас к Москве и под стук колес вагон оглашался песнями и смехом. Вечером мужская часть нашего общества уселась играть в преферанс и проиграли всю ночь напролет, бурно реагируя на выигрыши и проигрыши. Поэтому спать не участвовавшим в игре, то есть нам женщинам, было совершенно невозможно, и мы ушли в другое купе.
Дела семейные Наконец Москва с ее суматохой и шумом (как не хочется
мне всегда в нее возвращаться!). Тороплюсь с вокзала домой, так как соскучилась
без Сашки и страшно хочу его схватить, потискать и расцеловать. Влетаю
в комнату, сбрасываю с плеч рюкзак и куртку и кидаюсь к сыну. А он, увидав
меня прячется за спину Аси, которая сидит на диване. Я к нему: На его лице появляется испуг, он делает отрицательный
жест головой и ревет. Сквозь слезы, глядя на Асю, говорит:
Вот так раз! За три недели, которые мне показались мигом, сын успел забыть меня. Я огорчилась. А он целый день еще не мог узнать свою маму и говорил, то: "мама ту-ту", то, показывая пальчиком на Асю, - "мама", а на меня -"Ася". Но скоро все вошло в свою колею. У меня был месяц отпуска и мы поехали с Шурой и Сашей на дачу, снятую на 42-м километре по Казанской железной дороге. По воскресеньям к нам приезжала мама, а иногда и Ася с Лелей. Лето было знойное, пахло хвоей, цветами, жужжали пчелы и манила к себе вода. В километре от поселка был песчаный карьер, заполненный водой. Однажды я и моя сестра Леля, прихватив маленького Сашу, пошли туда купаться. Окунулись, а потом распростерлись на песке и, разомлев от жаркого солнца, закрыли глаза. Саша рядом играл в песок. Вдруг меня как будто что-то кольнуло. Я вскакиваю - ребенка нет. Народу на пляже много. Глаза слепит солнце. Сразу не могу сориентироваться. Бегу к воде и вижу - на поверхности плавает панамка, а Сашка на мелководье лежит носом вниз и уже успел захлебнуться. Хватаю его перепуганного, он откашливается и ревет благим матом. Я и сама с перепугу чуть не плачу. А он потом долго боялся воды. Запомнилось, как Саша полез на старый серый занозистый забор на нашем участке, соскользнул с него и всадил в свои маленькие ладошки 34 занозы. И все их пришлось вынимать иголкой. Можно себе представить сколько было визга и слез. Слезы лились сразу из двух пар глаз - из Сашиных и из моих. А еще на этой даче случилось страшное событие. Пьяный хозяин в драке убил своего восемнадцатилетнего сына. Его посадили в тюрьму, а жена, несмотря на потерю сына, носила ему передачи и хлопотала о помиловании. Через год его выпустили. Кончилось лето, наступила дождливая осень, и побежали дни городской жизни похожие друг на друга, как близнецы. Читали повесть Баранской "Неделя как неделя"? Если нет, то прочтите. Там очень хорошо описана жизнь городской женщины: транспорт, давка, работа, магазины с очередями, ребенок, домашние дела... И все бегом, бегом, бегом. Весной 1954 года мы переезжаем из деревянного строения у метро "Динамо" в кооперативный академический девятиэтажный дом на Малой Калужской. Деньги на вступление в кооператив мне дала мама. Это хороший кирпичный дом, где в квартирах высокие потолки и просторные кухни. Солидным пайщикам выделили отдельные квартиры, а всю молодежь распихали по коммуналкам, невзирая на то, были ли это одиночки или молодые семьи. Наша коммунальная квартира из пяти комнат на девятом этаже. В ней три пайщика: две комнаты принадлежали семье Игоря Тихоненкова с женой Раей и маленькой дочкой Олей, которая была чуть моложе Саши; одна - моей однокурснице по Университету Наташе Удовкиной; в двух остальных смежных комнатах с окнами на север разместилась я с Сашей. Мебели пока мало: черный шкафчик с бронзовыми украшениями и большое позолоченное зеркало, доставшиеся мне от предков, моя раскладушка и Сашина кроватка. Надо было все покупать. Для начала купила круглый стол и четыре венских стула. Платья висели на вешалках цеплявшихся за верх бамбуковой ширмы, которая сохранилась в маминой семье из прошлого века, и теперь она отдала ее мне за неимением у меня платяного шкафа.
1954 год Командировка в Киев Приближалось лето. В институте Кузьма Алексеевич Власов дает мне тему по циркону Вишневогорского щелочного массива, и в мае 1954 года я еду в командировку в Киев в Геологический институт Украинской Академии Наук к профессору Израилю Давидовичу Царовскому, который занимался изучением циркона Мариупольских щелочных пород. Киев в мае удивительно хорош - цветут каштаны и сирень, много солнца, в парке над Днепром заливаются птицы. Я хожу по улицам и вспоминаю, как была здесь у папы в июне 1941 года, как он водил меня еще школьницу в этот геологический институт, где он работал, знакомил со своими сотрудниками, хожу мимо дома, где он жил и мне очень грустно. И.Д. Царовский читал лекции в Киевском университете. В день моего отъезда он обратился ко мне со словами: "Кстати, не нужен ли вам коллектор? У меня есть хороший дипломник". И он познакомил меня с красивым высоким светлым шатеном Витольдом Плошко. Мы тут же подписали договор и я уехала.
В поле Наступило лето 1954 года. И снова геологическое поле! Ура! Отправляю на дачу Сашу с няней опять на 42 километр по Казанской железной дороге, но уже к другим хозяевам. Мама берет отпуск и тоже едет с ними. Я спокойна. В этом году у нас два отряда. Один возглавляет Дуся,
другой - я. У Дуси в отряде лаборанты нашего института Раечка Соколова,
красавец Жора Быстровзоров и дипломник Воронежского университета - серьезный
и строгий Леня Жданов. В мой отряд входят: Витольд Плошко и студент художественно-графического
факультета Педагогического института высокий, с шапкой золотисто-рыжих
волос, Володя Андреев. Билеты куплены и вот мы в поезде "Москва-Свердловск". Сразу ощущение птицы, вырвавшийся из клетки. Свобода, свобода! Песни не смолкают в вагоне. Через двое суток приезжаем в Свердловск и пересаживаемся на поезд, который идет в Челябинск. Несколько часов езды в бесплацкартном вагоне ночью и ранним утром прибываем на станцию "Маук". Поезд стоит всего одну минуту. Выбрасываем вещи и выскакиваем сами. Нас никто не встречает, так как платформа с машиной еще где-то в пути. Ждем начала рабочего дня, чтоб можно было позвонить в рудоуправление и попросить прислать за нами машину. А пока сидим на наших многочисленных баулах и ящиках и ощущаем утреннюю прохладу. Наконец стрелки показывают восемь часов утра, и Дуся идет на станцию, звонит по телефону и через некоторое время за нами приезжает грузовик и везет в Вишневогорск (в то время поселок городского типа) по разбитой, давно не знавшей ремонта, дороге. Мы подпрыгиваем на ухабах и набиваем синяки. Лето в разгаре. По обочинам дороги высокая трава,
среди которой мелькают, поражающие нас своей необычайной яркостью, алые
шапки соцветий гвоздики, оранжевые шары жарков и еще множество других
цветов. И среди этого разноцветья возвышаются огромные зонтичные. В первую ночь ночевали в поселке, а на следующий день налегке отправились выбирать место для лагеря. На расстоянии 15 километров от Вишневогорска в распадке под названием Курочкин Лог находились заброшенные разработки полевого шпата. На горе один над другим было два глубоких карьера из которых добывали полевой шпат. Внизу когда-то были домики рабочих и огороды, но от них ничего не осталось. Все поросло кустарником и высокой травой, и лишь кое-где торчали из травы остатки фундаментов. К этому месту вела от тракта еле видная, заросшая травой, дорога. Тут то мы и решили обосноваться. Перевезли свое снаряжение и целый день ставили лагерь на лесной поляне, натягивая палатки под сенью деревьев. В первом приближении лагерь готов и теперь непременно надо отметить его открытие. Поздний вечер. Горит костер; на костре две кастрюли. В одной из них булькает глинтвейн (спирт, вода и ягоды, собранные днем), в другой картошка с тушенкой, которая дразнит своим вкусным запахом. Наконец все готово. Глинтвейн разлит по железным кружкам, закуска разложена по мискам и начался пир. Слышится звяканье кружек, и наши голодные желудки наполняются горячительной влагой, а затем и дымящейся картошкой с жирной и сытной свиной тушенкой. Яркое пламя костра подбрасывает в темное небо фейерверк искр, тишину ночи оглашает наше громкое пение. У костра жарко и мы развеселившись бежим в темноту ночи к роднику, находящемуся в ста метрах от лагеря, чтобы охладить свой пыл. Температура воды всего два градуса. Сначала страшно, но подбадривая друг друга мы все-таки по очереди ложимся в него - глубина там ниже колена - , а потом, дрожа от холода после такой ванны, припускаемся бегом к манящему своим теплом и светом костру, который уже собрался было затухать. Подбрасываем хворосту и греемся. Почти под утро расходимся по палаткам, где нас моментально сваливает сон. На другой день начались трудовые будни. Дежурная Раечка встала в шесть часов утра, разожгла костер, сготовила завтрак и разбудила всех. После завтрака Дуся, Леня, Витольд и я пошли в маршрут, Раечка осталась охранять лагерь, а Володя и Жора вышли на тракт встречать нашу машину, которую мы ждали со дня на день. Наши первые маршруты были по ближайшим окрестностям, в которые входили две крупные нефелин-полевошпатовые линзы, выработанные глубокими, около сотни метров длины карьерами, расположенными друг над другом на крутом, задернованном и поросшим кустарником, склоне. Нижний карьер по размерам больше верхнего и дно его заполняла ледяная родниковая вода. Стены обоих карьеров совершенно отвесные, вырубленные в твердых породах, были красивы. Сложенные мозаикой крупных (до 1 метра в длину) кристаллов белого и розового полевого шпата и мясо-красного нефелина, они переливались перламутровым блеском в лучах, заглядывающего в горную выработку, солнца. Среди этих крупных выделений встречались мелкие вкрапленники снежно-белых щеточек цеолитов, сиреневого вишневита, черные кристаллы арфведсонита и чешуйчатого лепидомелана, мелкие кристаллики пирохлора и циркона. Входом в большой карьер служила короткая (около 10
метров) штольня, расположенная с восточной стороны. В верхний, меньший,
можно было спуститься по узкому языку крупной осыпи. Во время работы мы
пробирались по уступам вдоль стен и отбивали молотками образцы различных
минералов. Чаще, чем молотками, приходилось пользоваться зубилом и кувалдой,
так как самые интересные сочетания минералов встречались не в выступах,
а в сплошных гладких стенках. В погоне за образцами нам пришлось не раз
искупаться в ледяной воде нижнего карьера. Камни на дне были острыми и
нередко ранили наши ноги, но на этот случай всегда были в запасе бинт
и лейкопластырь. После первого маршрутного дня Раечка накормила нас сытным и вкусным обедом. Володя и Жора вернулись домой не встретив машину. После обеда мы принялись обрабатывать образцы: заносили их подробное описание в журнал, пронумеровывали, отбивали мелкие кусочки на шлифы, писали этикетки и заворачивали в бумагу. Так прошел первый рабочий день. В течение нескольких следующих дней ребята опять выходили на дорогу встречать ожидаемую с нетерпением машину, но ее все не было. Мы продолжали работать в карьерах Курочкина Лога. Наконец, когда было решено, что пора всем отрядом приниматься за работу в других карьерах, и мы протопали 15 километров до пегматитовой жилы N5, она и приехала.
Мы работали в карьере на горе Каравай в 15 километрах
от лагеря, когда к нам подъехала машина, из которой вышел Герман Мухитдинов,
сопровождавший машину: С этого дня мы были на колесах. Теперь расстояния нас уже не смущали. В первоочередные задачи нашей экспедиции входило сделать профилирующие разрезы вкрест простирания Вишневых гор. Мы наметили одиннадцать профилей. Для этого надо было пересечь, тянущиеся с севера на юг, горы в одиннадцати местах и через каждые 400-500 метров брать десятикилограммовые пробы. Превышение гор над равниной было от 300 до 500 метров. В маршруты отправлялись двумя отрядами. Петр Егорович подвозил нас по дороге, которая шла вдоль восточного склона, до места намеченного профиля. Мы высаживались и налегке пересекали горы с востока на запад, лакомясь при этом дикой клубникой, которой изобиловали склоны. Когда я уставала идти вверх, Володя Андреев тащил меня "на молотке", то есть он держал молоток за ручку, а я цеплялась за него руками, как за трос - тогда легче было шагать вверх. Наконец вершина взята. Ура! Десятиминутный привал, а затем переваливаем на западный склон и быстро, почти бегом, спускаемся вниз. А потом уже размеренно, не спеша снова лезем на этот склон, достигаем вершины и спускаемся по восточному склону, везде отыскивая среди зарослей высокой травы и низкого кустарника дикой вишни обнажения коренных пород, от которых ребята отбивают при помощи зубила и кувалды крупные куски на пробы. Мы с Дусей записываем в полевых дневниках место взятия пробы и характеристику породы, откалываем маленькие кусочки на шлифы, пишем этикетки. Четверо ребят складывают пробы в пробные мешки, заполняя постепенно ими свои рюкзаки, которые при подходе к машине становятся совершенно неподъемными. Однажды, когда наш маршрут начинался вкрест простирания
Вишневых гор неподалеку от поселка и мы отправились в него, оставив внизу
у подножия горы машину с шофером, то по окончанию маршрута, возвратившись
к машине, встретили торжествующего Петра Егоровича. По вечерам, возвращаясь из маршрутов, обедали, затем обрабатывали образцы, а как только темнело, ежедневно разжигали костер. Иногда по вечерам было сыро и прохладно. Тогда из палаток вытаскивались спальники, раскладывались вокруг костра и мы, лежа на животе лицом к костру, разговаривали, пели, смеялись, и всем нам было очень весело. Как-то глубокой ночью, когда уже давно все спали крепким
сном, мне понадобилось выйти из палатки. Я нагнулась, чтобы достать обувь
из под раскладушки и вдруг рука моя наткнулась на что-то холодное и шевелящееся.
Как только я поняла, что это змея, раздался душераздирающий крик на весь
лес. Через секунду Леня и Герман были в моей палатке: В середине лета решили отдохнуть и съездить на пару дней к озеру Тургояк, находящемуся примерно на расстоянии около сотни километров от Вишневогорска. Снимаем лагерь и едем все. Приехали к вечеру. Нашим
глазам представилось озеро необыкновенной красоты. Берега его были извилисты,
круты и скалисты. Над скалами росли сосны, которые были освещены заходящим
вечерним солнцем. На голубом небе плыли легкие облака. Но особенно долго любоваться этой красотой в тот вечер не пришлось - надо было до темноты успеть поставить лагерь - и мы принялись за работу. Кто рубил колья для палатки, кто собирал сухие сучья для костра, кто спускался за водой к озеру, кто чистил картошку. К темноте только-только успели натянуть палатки. Костер
уже пылал, и в кастрюле варилась картошка, и собирался закипеть чайник.
Утро. Сияет яркое солнце. Пора вставать. У нас сегодня отдых, в маршрут идти не надо и можно не спешить. Так что встаем не торопясь. Дуся долго расчесывает свои длинные роскошные каштановые волосы, которые потом заплетает в толстые косы и укладывает на затылке, Витольд старательно чистит до ослепительной белизны зубы, Леня и я умываемся, а Володя Андреев, как всегда не теряя времени, уже стоит с мольбертом на берегу озера и пишет картину, Раечка в хлопотах у костра. В этот день мы отдыхаем, и каждый занимается тем, чем ему хочется. Мы с Леней идем по высокому берегу гулять вдоль озера, время от времени спускаясь к воде, чтоб искупаться. Володя целый день рисует. Витольд с Дусей сидят на берегу и глядя на озеро о чем-то беседуют. Раечка ходит по лесу и собирает ягоды. Вечером опять костер, а наутро мы выезжаем в обратный путь. На этот раз мы решаем ставить лагерь не в Курочкином логу, а намного севернее, неподалеку от ГРП, так как нам надо ознакомиться с материалами опробования и далее работать на карьерах и обнажениях северной части Вишневых гор. Оконечность щелочного массива - гора Каравай, название которой соответствует ее очертаниям. Она совершенно круглая - с одной стороны голая, а с другой, обращенной к северу, поросла редким низкорослым березовым лесом. В этой части массива расположено озеро Булдым. Со стороны поселка ГРП на озере песчаный пляж, а на другой стороне берега заболочены. Там живет в землянке старик рыбак со своей женой. Около них, с их согласия, мы и решили поставить лагерь. От ГРП до этого места два с половиной километра. Туда вела, огибающая озеро, лесная дорога. И зажили мы на этом месте совсем другой жизнью. Каждое утро на машине уезжали на карьеры или обнажения пегматитовых жил и работали там целый день. На обед брали с собой хлеб, воблу и несколько кусков пиленого сахара. Среди рабочего дня делали перерыв и все это поедали, запивая холодной ключевой водой. Интересно было наблюдать, как ползавшие рядом муравьи целой бригадой, ухватившись со всех сторон, за оброненный нами довольно большой кусочек воблы, тащили его к своему муравейнику. После перекуса снова принимались за работу. Описывали разнообразные минералы и их взаимоотношения друг с другом. Я выискивала кристаллики циркона, вкрапленные в полевой шпат и при помощи зубила и молотка выбивала образцы. Наш художник Володя Андреев делал зарисовки пегматитовых жил. Часов в восемь возвращались в лагерь, где нас всегда ждал вкусный и сытный обед, приготовленный дежурным. Дежурили все, кроме начальников отряда, то есть нас с Дусей, так как мы должны были руководить работой в поле.
По вечерам было очень весело - костер, песни, катание на лодках. У рыбака было две лодки. Но это- плоскодонки и на них надо вести себя очень осторожно - сделаешь резкое движение и лодка моментально может перевернуться вверх дном. Я очень люблю ночное небо. Поэтому мы с Леней часто ночью, когда уже все спали, тихонько спускались к причалу, отвязывали лодку, бесшумно выгребали из заводи, заросшей камышами и лилиями на простор озера, выплывали на середину и бросив весла молча сидели и любовались небом, в котором сияли звезды, плыла луна, создававшая на озере лунную дорожку. В те ночи, когда не было луны, звезды светили особенно ярко, но их света было недостаточно, чтобы сразу найти нашу заводь и мы некоторое время плутали вдоль берега, а потом найдя ее, ощупью выбирались на берег. Свадьба Дуси. В это лето у нас в отряде праздновали свадьбу - Дуся и Витольд решили пожениться. Расписываться надо было в поселковом совете. Им назначили день. Они уехали, а мы начали готовиться к их встрече: стряпали обед, пекли пирожки, я с Германом отправились в поселок в поисках цветов для свадебного букета. Обошли все дома, но ни у кого не было в палисадниках ни одного цветочка. Расстроились мы страшно - ну какая же свадьба без цветов? Тогда мы с Леней нашли выход. Взяли нашу плоскодонку и поплыли вдоль берегов озера. В одном месте в болотистой заводи росли в воде высокие малиново-красные цветы. Мы набрали целую охапку и их метельчатые соцветия составили довольно приличный букет. Все готово, а молодых наших все нет. Мы уж забеспокоились. Наконец появились. Оказывается приехали они в поселковый совет, а там замок на двери. Что делать? Кинулись туда - сюда и наконец выяснили, что женщина, которая должна была их расписывать, заболела. Дуся решила, что придется перенести расписку на другой день, но Витольд воспротивился, сказав, что это плохая примета. И тогда поехали они домой к заболевшей, уговорили ее и повезли на машине в поселковый совет. Она их там расписала и ее отвезли обратно. Все это заняло много времени. Но теперь все на месте. Молодые во главе стола. И началось пиршество. Мы орали: "горько". Они целовались. Свадьба как свадьба. Затянулась она до самого утра. Потом полдня спали, а затем еще три дня праздновали. После свадьбы жизнь опять вошла в свою колею - мы ездили на машине на дальние и ближние карьеры; в хорошую погоду работали в них с утра до вечера, а в дождливые дни занимались камеральной обработкой собранных образцов.
Возвращение в Москву Но вот лето подошло к концу. Полевой сезон закончен, и я возвращаюсь в Москву к своему маленькому сыну, с которым мама и няня Шура жили на даче, как и в прошлом году на 42-м километре. По возвращении в Москву мне пришлось расстаться с Шурой и вот по какой причине. Однажды в воскресенье она отправилась в гости к своей сестре и не вернулась домой. Я очень беспокоилась. Куда она могла деться? Ведь она знала, что утром я должна идти на работу. Настало утро, а она так и не пришла. Не явиться на работу было в то время невозможно, не имея на руках больничного листа, и я отправилась с Сашей. Вечером позвонила нашей знакомой пожилой женщине Марии Фоминичне и попросила выручить меня и пожить у нас некоторое время, пока я не найду выхода. Она согласилась и приехала в тот же вечер. Отсутствие Шуры не давало мне покоя. Наверное что-то случилось с ней. Я стала ее разыскивать и обзвонила все больницы и морги, но нигде никаких сведений о ней не было. Она явилась через пять дней, как ни в чем не бывало. На мой вопрос, где она пропадала я получила нахальный ответ: "А что и погулять нельзя?" Я давно уже хлопотала об устройстве Саши в детский
сад. Наконец теперь это удалось, и он стал ходить в Академический сад,
который находился в том же доме, где жили мы, на Малой Калужской 12. Ему
еще не было и трех лет. Первые две недели он все время плакал, а потом
привык. В саду Сашу любили. Воспитательница звала его Саша-кудрявая головка.
И не зря - вся голова его была в светлых крупных локонах. Девочки, приходя
из детского сада домой, говорили своим мамам: "А у меня сегодня счастье.
Я за столом сидела рядом с Сашей". В эту зиму мне довольно часто приходилось сидеть дома по больничному листу, так как при малейшей простуде у Саши начиналось воспаление среднего уха. Но кончилась зима, наступила теплая весна, ребенок поправился, и я отправляю его на дачу с детским садом, а сама опять собираюсь в поле.
1955 год В этот раз у нас был один большой объединенный отряд, состоящий из десяти человек. Начальником стала Дуся Еськова. В качестве коллекторов поехали сотрудники института: кристаллограф Наташа Пиневич, переводчицы Наташа Преображенская и Люся Сальтина, студенты-художники - Володя Андреев, который был с нами в прошлом году, и его однокурсник Иван Самойлов. Кроме обычной коллекторской работы, они должны были тщательно и профессионально зарисовывать пегматитовые жилы. Шофер на этот раз - молодой и приятный человек по имени Саша. Получаем на складе снаряжение, консервы и прочие продукты и все это отправляем заранее с платформой в сопровождении шофера, а сами едем поездом. В этом году мы решили поставить лагерь на берегу озера Сунгуль. Место очень красивое. Раньше, до революции там был монашеский скит. Кругом высокий, просторный лес - сосна и береза. Напротив живописный остров, до которого мы доплывали во время ежедневных утренних купаний, перед тем как отправиться на работу. Но к сожалению через некоторое время нам пришлось покинуть это прекрасное место и снова, как и в прошлом году, поселиться в Курочкином логу. При первых же дождях наша машина застряла в грязи на лесной дороге, по которой надо было проехать два с половиной километра для того, чтобы выехать на тракт. Мы подолгу буксовали то в одной, то в другой глубокой луже. Пришлось рубить кусты и деревья, подкладывать их под колеса, сообща толкать машину, прежде чем нам удалось выбраться из этого гиблого места. Стало ясно, что надо немедленно снимать лагерь. Теперь уже пешком вернулись обратно, свернули палатки и вещи и в несколько приемов подтаскивали на своих плечах к машине. Загрузив ее, сразу же поехали в Курочкин лог и целый день затратили на устройство нового лагеря. Каждое утро перед завтраком мы - женская часть отряда
- шли к роднику, занимались там гимнастикой, а затем раздевались догола
и, набрав полные ведра ледяной воды, выливали их друг на друга. Как-то
раз только приготовились к обливанию, как вдруг услышали мужские голоса,
раздававшиеся из-за кустов с тропинки, которая вела к роднику. Голоса
приближали,сь и раздумывать было некогда. Схватив в охапку свою одежду,
мы кинулись в кусты, среди которых росла густая высокая крапива и присели,
чтобы нас не было видно. Мужские голоса принадлежали трем косарям, пришедшим
из поселка. В это лето к нам приезжал Кузьма Алексеевич Власов. Ходил с нами в маршруты, знакомился со щелочными пегматитами, обсуждал дальнейшие планы работ. Он был очень прост в общении и нам с ним было всегда хорошо, а иногда и очень весело. Как-то мы устроили кросс. В нем участвовали Кузьма Алексеевич, Наташа Пиневич и я. Мы с Наташей были обуты в кроссовки, а Кузьма - в тяжелые кирзовые сапоги. И все-таки он обогнал нас.
Из Вишневогорска на Изумрудные копи Прошла неделя и мы все вместе во главе с Кузьмой отправились на Изумрудные копи, где он работал в течение многих лет, а сейчас там была его старейшая сотрудница Евгения Ивановна Кутукова. Сняли лагерь, побросали все вещи в машину, уселись сами и прихватили с собой маленькую черненькую собачку, прибившуюся к нам в этом году, так как бросать на произвол судьбы ее было жалко. Как только машина тронулась с собакой стало твориться что-то невообразимое. Она выла, металась по кузову, ее укачало. Кончилось это тем, что при первой же остановке она убежала в лес и, сколько мы ее не звали, обратно не вернулась. В Изумрудных копях нас встретила Евгения Ивановна. Утолив свой голод после длительной дороги, стали смотреть прекрасные собранные ею образцы изумрудов и других, сопутствующих им минералов. Когда стемнело легли спать с тем, чтобы на другое утро рано встать и пойти в копи. Там мы увидели такое богатство бериллов и изумрудов, что тут же схватились за молотки и зубила и увлеченно работали до тех пор, пока не наколотили такое количество бериллов и трещиноватых изумрудов, какое могло уместиться в наших рюкзаках. Через два дня мы уезжали в Свердловск, откуда Власов должен был отправиться в Москву, а мы обратно в Вишневые горы. Выехали утром. По дороге во второй половине дня заехали
на карьер, где добывался асбест. В это время пошел дождь и мы вылезли
из карьера все перемазанные глиной. Все было грязным - и обувь, и руки,
и одежда. В таком виде мы залезли в машину и отправились дальше. Тогда Кузьма Алексеевич показал свои документы и попросил
вызвать директора. Появился директор, окинул наши спецовки весьма критическим
взглядом, покачал головой, но, тем не менее, после разговора с Власовым
пропустил, наставляя: Мы, стараясь не обращать на себя внимания, пробрались
к указанному нам столику, присоединили к нему еще один, так как нас было
много, и расселись. Кузьма подозвал официанта, который посмотрел на нас
с некоторым подозрением, недоумевая, как таких замарашек могли сюда пустить,
но заказ все-таки принял. На нашем столе появилась и закуска, и первое,
и второе, и третье и даже вино. После многотрудного и голодного дня все
немного захмелели и, не успели мы оглянуться, как вдруг Иван встал, через
весь зал направился к оркестру и заказал музыку. Это произошло так неожиданно,
что никто из нас не успел его удержать. А он под грохот оркестра подошел
к какой-то шикарно одетой даме и пригласил ее на танец. Она разумеется
отказала. Пришлось вмешаться Кузьме, пока наш захмелевший кавалер не наделал
еще каких-нибудь глупостей. Он подошел к нему, взял за руку и усадив на
место, укоризненно сказал: Когда мы вышли из ресторана, была уже глубокая ночь.
Куда деваться? Пошли в дом колхозника, а там почти все занято и есть только
одна комната, в которой мы все кое-как разместились и заснули как убитые.
В конце августа я получила телеграмму, что у моей сестры Лели 27 числа родился сын Алеша.
Саша подрастает Прошла зима 1955-56 года. Никакими особыми событиями она не запомнилась. Все было как обычно. Я ходила на работу, Саша в детский сад . У него опять часто болело ухо и мне приходилось брать больничный лист и сидеть дома. Весной, когда стало теплее ухо прошло. Как-то раз я пришла с ним в ИГЕМ к моей маме, Ирине
Дмитриевне Борнеман-Старынкевич, которая заведовала химической лабораторией.
Саша был в то время очень хорошеньким и занятным. Все сотрудники наперебой
старались развлечь его, давали ему карандаши и бумагу, он рисовал картинки,
а когда пора было уходить предложил бабушке: Родительский день был один раз за все лето в июле месяце. Работникам детского сада этот день всегда доставлял много хлопот и волнений, так как родители привозили массу угощений, дети объедались, а потом болели. В другие дни никто не имел права посещать своих детей. Для меня было сделано исключение, так как я в июне уезжала в экспедицию опять в Вишневые горы и на все лето. Поэтому перед отъездом мне разрешили навестить Сашу. Это свидание было очень грустным. Сын тянул меня в лес, подальше от других детей, чтоб никто не видел его слез и без конца, на протяжении всего времени, пока я с ним была, повторял: "Не уезжай". Я шла на станцию и роняла слезы. Для меня эта разлука тоже была тяжела. Но работа есть работа. Или надо было менять свою специальность и становиться лабораторным работником, или уезжать в экспедицию. Летом я очень часто писала Сашеньке письма, которые воспитательница читала ему вслух, а потом отвечала мне с его слов и со своими приписками, в которых писала, что Саша здоров, целый день весел, играет с детьми и только, когда ляжет спать, отвернется к стенке и плачет. Она подходит к нему и спрашивает о чем он плачет, а он отвечает: "Когда я ложусь в кроватку, то всегда вспоминаю как меня мама любит".
|
||||||||||||||||||||||
