1947 год

Весной 1947 года - девальвация. Надо немедленно истратить все, имеющиеся в наличии, деньги. У нас было 400 рублей. Сегодня это деньги, а завтра просто бумажки. Магазины пусты. Что купить? Где купить? В поисках мы с Асей и Лелей забежали в магазин "Канцтовары", что находился на другой стороне улицы Чкалова, где мы в то время жили. И вдруг...О радость! Там продается такая роскошь как патефон, о котором всегда мечталось, но возможности приобрести его никогда не было. Он одиноко стоял на полке и был последним предметом в магазине. Все остальное уже раскуплено. Мы отдаем 370 рублей и этот чудесный ящик, воспроизводящий звук, у нас дома. Как говорится: "Не было бы счастья, да несчастье помогло.

Весной этого же года уезжает в Бендеры наша Николавна. Причиной ее отъезда были бесконечные невообразимые ссоры с соседями Розановыми.

Ее бывшие хозяева и друзья - Штаммы, у которых она жила в няньках в течение шестнадцати лет до тех пор, пока не перешла к нам, были проездом в Москве. Они переезжали из Кемерова, куда были сосланы в дни своей молодости вместе с родителями, в теплую Молдавию и уговорили Николавну поехать с ними.

Расставание было тяжким. С ней была прожита вся сознательная жизнь. А потом я увиделась с ней только в 1960 году, когда поехала навестить ее Молдавию и... она меня не узнала.

Но это было потом. А тогда, в 1947 году я училась в Университете на третьем курсе и мне предстояло сдавать весеннюю сессию. Вечерами втроем - Нина Носенкова, Лена Червякова и я - собираемся у меня дома для того, чтобы готовиться к экзаменам. Нам предстоит серьезный, самый трудный экзамен - геология Союза - и сдавать его надо ни кому-нибудь, а самому Александру Николаевичу Мазаровичу, которого студенты боялись как огня. На полу разложена огромных размеров геологическая карта СССР, которую мы одолжили у академика Николая Сергеевича Шатского, живущего в нашем доме на улице Чкалова и знакомого мне со времен эвакуации в Уфе. Готовиться-то конечно надо, но нам хочется веселья. Поэтому в перерывах между занятиями мы заводим патефон - слушаем музыку, танцуем. И так целый день - то готовимся, то танцуем.

Наступает день экзамена. Обычно все экзамены сдаются в аудитории, но Мазарович принимает у себя на кафедре. В кабинете за большим письменным столом сидят профессор и два студента, один из которых отвечает, а другой сидит напротив и готовится. О шпаргалке не может быть и речи. Студенткам страшно до сердечных приступов, так как если Мазарович заметит хоть попытку подсмотреть в шпаргалку то, не спрашивая, тут же выгонит и поставит двойку. Но наша тройка получает по четыре балла. Слава Богу, пронесло. Остальные экзамены легче.

Экспедиция в Ловозерские Тундры

Летом 1947 года после окончания III курса я поехала на практику в экспедицию на Кольский полуостров в Ловозерские Тундры - в горы, которые называются Ловозерским щелочным массивом. В отряде пять человек: начальник, геолог, очень милая женщина-геофизик и две студентки - я и моя однокурсница Лена.

От станции Оленья Мурманской железной дороги ехали несколько часов на машине по таким ухабам, что приехали в районный центр Ловозеро совершенно разбитыми. Это село, населенное лопарями, находилось неподалеку от большого озера с тем же названием. Прожили мы там несколько дней в одном из финских домиков, принадлежащих местным геологам. Пока начальник согласовывал план летних полевых работ, мы бродили по Ловозеру, заходя в гости к лопарям. Первое. что поражало при входе в дом - это резкий запах вяленой рыбы, висящей на веревках под потолком, и оленьих шкур, сваленных в углу дома. Всё жилище состояло из одной комнаты - тут и кухня, тут и спальня. Женщины шили пимы и малицы из оленьих шкур. По-русски говорили только мужчины. Женщины и дети языка не знали.

Наконец наступил день, когда мы должны были отправляться на полевые геологические работы в район озера Сейдъявр. Наняли двух носильщиков из бывших уголовников, нагрузились сами и пошли к озеру Ловозеро. Там нас ждали три лодки. В двух лодках разместились люди, а в третьей, которую мы тянем на канате - снаряжение.

Ветрено. Волны мотают привязанную лодку так, что ее захлестывает вода, и брезент, которым накрыты вещи, намокает. Через четыре часа приплыли к устью горной речки Сейдъйок. Выгружаемся и идем полтора километра пешком по тропе вверх по течению вдоль русла, перетаскивая постепенно груз и лодки на себе.

Вот и Сейдъявр - жемчужина Ловозерского щелочного массива. Это длинное озеро с изрезанными берегами со всех сторон окруженное горами очень красиво. Там на берегу живет лопарская семья, которая еще помнит Александра Евгеньевича Ферсмана. А глава семьи был даже его проводником.

Хибины. На склоне Кукисвумчорра. 1947 г.	Поселок Ловозеро. Перед отправлением на Сейдозеро. 1947 г.

"Как жа, как жа знал я Ляксандра-то Евгенича. Везде его водил, по всем горам. Он меня уважал, любил", - говорил старый седой лопарь.
Поговорив с ним и отведав только что приготовленной из форели ухи, мы направляемся к лодкам, которые плещутся у причала. Но погода портится. По небу ползут черные тучи, дует ветер, и как-то тревожно пускаться в путь в такую погоду.
- "Может быть пойдем пешком вдоль озера", - предложил кто-то из нас. Но начальник приказал плыть со словами: - "Я не собираюсь тащить на себе груз по кочкам и болоту на протяжении двенадцати километров, когда можно переплыть озеро по прямой линии. Я начальник! Я приказываю всем садиться в лодки!".

Нанятые уголовники оказались куда умнее остальных и наотрез отказались плыть в такую погоду, так как они знают, что горное озеро очень коварно и, если разыграется буря, то все во главе с безрассудным начальником могут оказаться на дне. Они нагруженные отправляются в поход вдоль берега. Мы же, слабо протестуя, боясь показаться трусами, рассаживаемся впятером в одной лодке и грузим в нее вещи, которые не смогли унести рабочие.

Плывем. А погода между тем портится все больше и больше. Ветер усиливается, нагоняя большие волны. Пошел дождь. Лодку качает, разворачивает вдоль волны и захлестывает водой. Того гляди перевернет. Нам становится страшно, и мы просим начапьника пристать к берегу. Но он не слушает, а только издевается над нами:
- Что испугались? Еще не такое будет. Пойте песни вместо панихиды. Лодка наполовину заполнилась водой.
- Быстрее вычерпывайте воду!. Что еле шевелитесь!
Мы работаем ковшом и консервными банками вовсю, но, несмотря на это, вода все прибывает и прибывает. Ветер крепчает, и лодка становится неуправляемой Она не слушается ни руля, ни вёсел, ее кидает с волны на волну и вот-вот перевернет и потопит. Наши просьбы превращаются в требования грести к берегу. Да начальник уже и сам перепуган не на шутку. Наконец, с большим трудом удается поставить лодку поперек волны, которая выбрасывает нас на берег.

Промокшие и бледные от холода и пережитого страха, закидываем на плечи мокрые отяжелевшие рюкзаки, привязываем сверху спальники, ведра и, взяв в руки не уместившийся на плечах груз, отправляемся в путь вдоль берега, прыгая с кочки на кочку. Постепенно разогреваемся и перестаем стучать зубами. Идем молча. Вечереет.

Вышли на тропу, которая к ночи привела нас к бараку, где жили рабочие, бурившие скважину. Мы вошли. Нашему приходу никто не обрадовался. Лица были хмурыми и неприветливыми. Основной состав рабочих - мужчины и среди них только три женщины. Торцами к стене стояло около двадцати топчанов, один был отгорожен занавесками.
- Где бы нам устроиться на ночлег? - спросили мы.
- Вон в углу около двери, - буркнул один из обитателей барака.

Мы расположились на полу около входной двери. Перекусив всухомятку хлебом с консервами, расстелили свои спальные мешки и улеглись спать. Ночь оказалась бессонной. Хозяева барака, ни капли не стесняясь нашего присутствия, вели себя так, что меня и Лену трясло от ужаса и омерзения. Двое из женщин дарили свою благосклонность всем мужчинам по очереди, изъясняясь при этом исключительно при помощи "русского фольклора".

Утром подошла третья, жившая в бараке женщина, и рассказала о своей судьбе. Она была учительницей в одной из деревень средней полосы России. В течение одного года у нее умер муж и утонул ребенок. Не зная как избыть свое горе, она завербовалась сюда на север. Вести такой образ жизни, как две другие, она, естественно, не смогла и за это подвергалась насмешкам и издевательствам, сопровождавшимися толчками и подножками. Уехать раньше истечения срока вербовки невозможно, так как деньги были взяты вперед, и она, страдая, терпела и считала месяцы и дни до окончания работ.

Завтракать мы не стали и двинулись дальше. Пройдя еще километров семь вверх по речке, впадающей в озеро Сейдъявр, выбрали место для лагеря среди невысоких березок и кустарника. Палатки в отряде были разные - обычные двухместные и одноместная. Последняя - маленькая и очень неудобная, так как вместо обычного входа был круглый лаз, как в собачьей конуре, прикрываемый клапаном.
- Так, - сказал начальник, - у нас три палатки. Одну ставим мне с геологом, другую женщинам, а третью, одноместную, Женя, вам, - продолжил он, обращаясь ко мне.

Наступил вечер. Развели костер, вскипятили чай. Все устали и, хотя было еще не поздно, стали устраиваться на ночлег. Только я улеглась, как пожаловал в гости начальник в роли соблазнителя.
- Немедленно убирайтесь вон! - завопила я.

Выгнав его, решила, что не останусь в этом отряде ни на час. Свернув спальник, прицепила его к еще не разобранному рюкзаку и объявила о своем уходе. Предстояло пройти около пятнадцати километров через перевал, за которым находился поселок местной геологической партии. Было девять часов вечера, когда, выполнив роль носильщиков, уходили из лагеря и двое рабочих-уголовников. Начальник отряда не имел права отпускать человека в горы одного. И поэтому он, хоть и разозлился, но все-таки приказал им сопровождать меня и нести мои вещи. Я вместе с этими парнями тронулась в путь. Как только лагерь скрылся из вида, ребята крепко выругались и, послав ко всем чертям с матерями меня и мои вещи, стряхнули со своих плечей груз и быстрыми шагами, не оборачиваясь, двинулись к перевалу. Подождав пока они отойдут на некоторое расстояние, я взвалила на себя рюкзак и спальный мешок и медленно поплелась вверх по ручью.

Ноги путались среди низкорослой карликовой березки, утопали в мягких подушках белого ягеля. Чем выше я поднималась, тем меньше было растительности и больше камней. Наконец очутилась перед очень крутым подъемом.

В это время уже наступила летняя полярная ночь. Солнце закатилось за горы, но темноты, и даже сумерок, не было. Царила тишина: ни шорохов, ни пения птиц. Только речка журчит. Всё погрузилось в ночной сон. И в оставленном мною лагере тоже, наверное, все крепко спали. И только я одна среди этого уснувшего мира медленно плелась вверх, все чаще и чаще отдыхая и осматриваясь. Вокруг была сказочная красота. Внизу - темная зелень леса, вверху снежные вершины, окрашенные в розовый (совершенно розовый) цвет спустившимся к горизонту солнцем.

Казалось, вот уже скоро перевал. Достигнув его, увижу Ловозерскую тундру, раскинувшуюся по ту сторону гор, а у подножия Ловозерского массива геологический поселок на берегу озера Ильма.

Я шла, шла; подъем стал более пологим, но увы... до того места, откуда можно было увидеть желанный поселок, пришлось пройти еще километра три-четыре то вверх, то вниз по все более и более сужающемуся ущелью. С двух сторон вздымались отвесные молчаливые каменные громады, между которыми голубела узкая полоска неба. Дно ущелья завалено крупным курумником, кое-где покрытым слежавшимся снегом. Перепрыгивать с камня на камень с тяжелым грузом невероятно трудно, так как некоторые из них неустойчивы и качаются при моих прыжках так, что можно провалиться в трещину и сломать ногу, а то и голову. Там же, где глыбы достигали нескольких метров в поперечнике особенно не попрыгаешь и приходилось вползать на них при помощи рук, а затем таким же образом спускаться. Я изодрала себе руки и ноги, злилась на свою беспомощность, но все-таки медленно продвигалась вперед. Когда на пути попадались снежники, было легче. По ним можно скатиться на ногах, как на лыжах. Надо только стараться не развить слишком большую скорость, чтоб не разбиться об острые камни, вылетев на них, когда кончится снег. Тормозом в таких спусках служил геологический молоток, на длинную ручку которого я садилась верхом и он, бороздя снег, делал спуск более плавным и медленным.

Наконец, длинное и мрачное ущелье осталось позади. Внизу переливалось перламутром под косыми солнечными лучами маленькое круглое озеро Ильма. Около него приютился поселок, состоящий всего из нескольких финских домиков. Осталось только спуститься к ним и я среди людей. Но это тоже оказалось не просто. Колени подгибались под тяжелым грузом. Надо очень осторожно переставлять ноги, чтоб не попасть в щель между шатающимися камнями. В конце концов кончился курумник, склон стал более пологим, появилась растительность, и надо было снова, как и в начале подъема, преодолевать сопротивление веток карликовой березки, утопать в сыром ягеле и перепрыгивать бесконечные ручейки.

Но, несмотря на все препятствия, замученная и вместе с тем счастливая от того, что достигла цели, я робко постучалась в первый попавшийся домик. Было шесть часов утра. Дверь открыла милая заспанная женщина. Пролепетав какие-то извинения, я переступила порог и в двух словах сказала кто я и откуда.

В доме жила семья начальника Карнасуртской геологической партии: глава семьи Иван Васильевич Моисеев - высокий красивый темноволосый мужчина лет сорока, его молодая жена и двое детей школьного возраста от первого брака. Мать их недавно умерла. Но мачеха оказалась доброй и заботливой, и вся семья была очень теплой и приветливой. Они накормили меня, а потом проводили в домик, где жила женщина-геолог с маленькой полугодовалой дочкой. Мы сдружились и я целую неделю прожила в этом поселке. Все по очереди опекали и приглашали в гости. Было хорошо и весело.

Через неделю машина геологической партии отвезла меня на железнодорожную станцию Оленья, до которой было 130 километров, и я уехала в Хибины, где в это время жила приехавшая в командировку мама, а вместе с ней и мои двоюродные сестры Ася и Леля. Они жили в Ботаническом саду, а я устроилась на руднике коллектором в Кольском филиале Академии Наук и жила в комнате с сотрудницей химической лаборатории. Моим начальником стал научный сотрудник филиала Павел Константинович Семенов.

В Хибинах

Мы ходили в маршруты в поисках пегматитовых жил иногда в окрестностях рудника, а иногда и на дальние расстояния. Один из таких маршрутов был на озеро Пайкуньявр, где я была в детстве, а потом, когда я кончила Университет, в составе Кольской экспедиции, возглавляемой Кузьмой Алексеевичем Власовым.

На склонах Хибинских гор. 1947 г.	Идем на Пайкуньявр. 1947 г.

Вот какая пегматитовая жила встретилась мне в маршруте по дороге на Лопарский перевал. Хибины. 1947 г.	Эту глыбу пегматита я нашла в отвалах

Для меня этот маршрут в том году был грустным, так как, перевалив морену перегораживающую долину Кукисвум, я не увидела у подножия горы Поачвумчорр здания "Тиетты", так гармонично вписывавшегося когда-то в горный пейзаж. Это было настолько непривычно для моего глаза, что в сердце как-будто что-то оборвалось - безвозвратно ушло в прошлое время моего необыкновенного, интересного и счастливого детства. Хоть я и знала, что "Тиетта" сгорела во время войны, но увидеть это своими глазами - потрясение.

Маршрут продолжался пять дней. В отряде три человека - двое мужчин и я. Спальные мешки и продукты были навьючены на лошадь. Кроме того нас сопровождали две маленькие лайки, принадлежавшие начальнику отряда. Шли по узкой долине вдоль трех вытянутых зажатых в скалах озер. Озеро Пайкуньявр окружено густым лесом, который изобилует черникой и грибами. Обнажения горных пород были по руслам горных речек, вдоль которых мы и отправлялись в маршруты.

На руднике часто работали в штольнях, откуда я привезла богатую коллекцию Хибинских минералов в дар геологическому факультету МГУ. Тут были и эвдиалиты (лопарская кровь), и сфены, и астрофиллиты, и лампрофиллиты и уж конечно различные образцы апатитов.
В конце августа вернулась в Москву, предварительно заехав в Ленинград, где несколько дней пробыла в обществе родных, вспомнила места своего детства, побродив по улицам, по Летнему саду, по Марсову полю, по набережным, с которыми мне всегда бывает жаль расставаться.

Московские события

Обычно ярко запоминаются только летние сезоны, потому что они связаны с экспедициями, с новыми местами, с новыми людьми и, в связи с этим, с новыми впечатлениями. Зимы все более или менее одинаковы и от них остаются в памяти лишь отдельные события.

Я в 1947 г.	Зимой 1949 г.

В ноябре 1947 года свадьба Нины Носенковой. Я первый раз присутствую на таком торжестве. Среди гостей много родственников и только две подруги - Лена Червякова и я. Свадьба справляется в доме жениха - Игоря Забавникова. Он одноклассник Нины, летчик. Огромный, добродушный, с добрым круглым лицом и ласковыми глазами, которые прикованы к Нине. Нина рядом с ним совсем миниатюрная. У нее пышные волнистые светлые волосы до плеч и одета она в шелковое платье василькового цвета, которое ей очень идет. Лица молодых светятся счастьем. Веселье закончилось поздно ночью. Транспорт уже не ходит и мы с Леной идем ночевать к родителям Нины - Ивану Ивановичу и Евдокии Ефимовне, которые живут неподалеку от Забавниковых. Нина и Игорь оказались на редкость счастливой парой. Недавно они справили золотую свадьбу.

Следующее запомнившееся событие было довольно грустным. Весной 1948 года заболевает Ася. У нее так распухли железки на шее, что шея стала шире лица и долго держалась высокая температура. Врачи подозревали ужасную неизлечимую болезнь, при которой человек мог прожить максимум два года. Мама встревожилась. Я не могла готовиться к очередному экзамену и даже не пошла сдавать его Врачи сказали, что есть маленькая надежда, что этот диагноз не подтвердится. Для этого надо сделать пункцию. Пункцию сделали и стали ждать результата анализа, который должен был быть готов через неделю. Мама страшно волнуется и вызывает из Ленинграда свою сестру Анку (все-таки она медик). В назначенный день они вдвоем идут в клинику, чтоб услышать приговор. Входят в кабинет из-за стола встает к ним навстречу врач, который широко улыбаясь говорит:
- Поздравляю вас! У вашей девочки всего лишь туберкулез желез.
Обрадованные мама и Анка по дороге домой купили торт. С веселыми лицами усадили всех за стол и сказали, что сегодня праздник. Ася, узнав о диагнозе расстроилась и уж совсем не понимала почему у нас такое хорошее настроение, когда у нее все так плохо. Ведь она не знала о страшном предположении врачей.

Таким образом все обошлось и летом мама по совету докторов повезла девочек (Асю и Лелю) к Николавне в Молдавию прогреться на южном солнышке и поесть фруктов.