ПЕРЕХОД В МГУ

Осень 1945 года. Время идет, а я все не учусь. Перевестись в то время из одного высшего учебного заведения в другое было не так-то просто. Меня ни за что не хотели принять в Университет пока не отчислят из Нефтяного. Наконец я добилась отчисления, но и даже после этого в Университет не принимали уже неизвестно почему. Тогда дальний мой родственник академик Виталий Григорьевич Хлопин, в подчинении которого был проректор Московского Университета Спицын, написал ему записку с просьбой о переводе меня из Нефтяного института на геологический факультет МГУ, и вопрос был решен в тот же день. Это произошло в начале 1946 года.

Итак в феврале 1946 года я перешла с потерей года на второй курс геолого-почвенного факультета МГУ. Пришлось сдавать два "хвоста" - палеозоологию и палеоботанику. Сдавали вдвоем с Лией Яхонтовой, которая переходила сюда же из Института Цветных Металлов и Золота (теперь она профессор кафедры минералогии на геологическом факультете МГУ). Палеозоологию сдавали на кафедре профессору Кречетовичу, а палеоботанику дома у профессора Криштофовича. Профессор был старым, грузным и больным. Жил он в доме при Университете, на Моховой. Квартира большая с высокими лепными потолками, вся заставлена ветхой старинной мебелью и завалена неимоверным количеством старых толстых пропыленных томов. Книги были в книжных шкафах, на шкафах, лежали стопками на столах и на полу. Профессор встретил нас радушно, усадил в глубокие кожаные кресла в полутемном кабинете, окна которого упирались в стены противоположного дома, и дал вопросы. А сам ушел. Вернувшись через полчаса, выслушал наши ответы, поставил по пятерке и мы благополучно удалились.

Если при переходе из Нефтяного института в МГУ пришлось досдать только два экзамена, то в Нефтяном институте были сданы четырнадцать технических предметов, не читавшихся в Университете.

Я быстро освоилась с новой обстановкой, не столь легкомысленной, как в Нефтяном институте. Появились новые подруги - Нина Носенкова (теперь Забавникова), Лена Червякова (Леонова) и Зоя Васильева.

Нина Носенкова (Забавникова)	Лена Червякова (Леонова)	Зоя Васильева

После голодных военных лет в Москве стали появляться такие экзотические продукты, как например пирожные, которые стоили по 250 рублей за штуку, а в промтоварных магазинах фельдеперсовые чулки по 400 рублей за пару. Стипендия у нас была 470 рублей, но тем не менее мы так истосковались по нормальной жизни, что позволяли себе раз в год купить пирожное в кондитерской и чулки в "Подарках" на улице Горького.

Крымская практика

После окончания второго курса у нас была Крымская практика. Из Москвы до Бахчисарая ехали на поезде, который в те годы назывался "пятьсот веселым" - он состоял из бесконечного количества товарных вагонов, в которых возят скот, точно таких же, в каких мы отправлялись в эвакуацию. Там были настеленные из досок верхние и нижние нары. На верхних интереснее, так как оттуда можно было смотреть в маленькое окошечко под потолком на мелькавшие мимо леса, поля и деревни. Двери днем не закрывали, чтоб было не так жарко. В вагонах шумно и весело. Песни не смолкали. На станциях всей гурьбой вываливались из вагонов и покупали ведрами огурцы и черешню, пучки редиски и моркови.

Мальчиков на курсе мало - только те, которые успели вернуться с войны. Одним из этих немногих был интеллигентнейший Женя Милановский (теперь профессор МГУ, академик). Как-то на одной из бесконечных остановок он нечаянно наступил на лапу пробегавшей мимо собаке. Реакция была мгновенной:
- Извините пожалуйста, - сказал наш Женя на полном серьезе, обращаясь к собаке. Мы покатились от хохота, и потом еще долго это было поводом для шуток над рассеянным Женей.
Кроме Милановского были еще Толя Болотов, Борис Неволин, певун и аккордеонист Коля Попов, который и по сей день поет в Университетском хоре, балагур и остряк Володя Оленин - круглый отличник и наш неизменный староста (к сожалению давно уже ушедший из жизни) и Леша Рогожин - серьезный и всегда надежный товарищ. (Его тоже уже давно нет в живых). Итак, на всем курсе было только шесть ребят, остальные девчонки.

Через два дня пути мы оказались в Бахчисарае, где я бросила маме письмо.

Вечером сошли с поезда, нагрузили на себя рюкзаки и шли до темна вдоль поселка, а в конце его сделали привал, переждали темное время и на рассвете двинулись дальше. Шли медленно, так как рюкзаки были набиты снаряжением и продуктами и мы несколько раз останавливались, чтоб дать отдохнуть натруженным плечам. Наконец дошли. Перекусили. Пока нас всех распределили по домам местных жителей, наступил вечер. Ужинали уже в темноте, а потом завалились спать.

Утром было организационное собрание. Бригады сформировали по месту жительства. В нашей бригаде было четыре девочки: Наташа Удовкина, Фая Герцикова, Лия Яхонтова и я. Мы занимали полутемную длинную комнату в маленькой мазанке с глиняным полом. В другой комнате жила хозяйка.

В первый день знакомились с планшетами, а на другой начали ходить в маршруты. Поднимались рано, завтракали каждой бригадой отдельно (по кухне дежурили поочередно все члены бригады) и под руководством двух преподавателей - сухопарого строгого Михаила Михайловича Москвина и очаровательной молоденькой Елены Михайловны Захаровой двумя группами отправлялись в маршруты по квестам (так называются сглаженные горы степного Крыма под Бахчисараем). Нашей задачей было находить в известняках окаменелую фауну и по ней определять возраст геологических отложений. Мы целые дни жарились под палящими лучами солнца - тени там почти не было.

Однажды в воскресенье решили пойти на водохранилище за пятнадцать километров от Мангуша. По дороге, проходя через какой-то поселок, увидели за забором сада абрикосовые деревья все усыпанные ярко-желтыми сочными плодами.
- Хозяюшка, не продадите ли нам немного абрикос, - обратились мы к копавшейся в огороде женщине.
- Тай проходьте у сад, та и рвите скильки надо, - ответила она приветливо.

Мы нарвали целое ведро и довольные пошли дальше. Было очень жарко. Наконец вдали заголубели воды водохранилища. Мы прибавили шагу. Там, сбросив с себя одежду и наплававшись вдоволь, набросились на абрикосы и съели сразу все, что набрали. А потом стали наслаждаться солнцем, водой и свободой. Часа через три отправились в обратный путь, который оказался очень трудным потому, что от съеденных абрикос у всех разболелись животы.

Как-то раз после маршрута мне захотелось пройтись одной. День был ясный и уже клонился к вечеру. Я шла не спеша тропинкой, которая вилась по небольшим холмам со скошенной травой. Кругом порхали бабочки, жужжали шмели и пели птицы. Ноги устали и хотелось присесть, но на стерне сидеть не уютно и я шла и шла, пока не увидела посреди поля, около торчащей из земли жерди, охапку сена. "Вот тут-то я и отдохну", - подумала я и направилась туда. Легла на сено и через некоторое время задремала. Проснулась от тревожного женского крика. Кричала женщина, шедшая по тропинке, и при этом отчаянно жестикулировала руками, подзывая меня к себе.
- Скорей, скорей!, - кричала она.
Ничего не понимая, я вскочила и бросилась к ней.
- Дочка! Где ж ты спишь?! Это ж мина! Бежим скорей отсюда, а то может взорваться, коль ты ее потревожила.
И мы припустились бегом от этого места. Оказывается, жердью и охапкой сена около нее обозначали не взорвавшиеся и не обезвреженные еще мины.

В 1946 году Крым изобиловал реликвиями, оставленными прошумевшей здесь войной. За нашим домом был очень глубокий залесенный овраг. Он был настолько глубок, что солнце никогда не проникало в него. Во время войны в этом овраге скрывались партизаны. Мы, спускаясь в него, находили в уцелевших землянках остатки утвари, обуви, одежды и даже... человеческие кости. От этого мурашки пробегали по коже. В полях находили прострелянные каски и сразу возникали в воображении погибшие солдаты, неутешное горе их матерей и жен.

Шел дождь. В маршрут не пошли и занимались дома камеральными работами. В доме что-то тикало, как часы. Тикало с утра, тикало и после обеда. Мы прислушивались: тикает. Вдруг кому-то из нас пришло в голову, что это мина с часовым механизмом. Испугавшись побежали к начальству:
- У нас в доме мина
- Что за глупости. Какая мина? - сказали наши руководители, но тем не менее пошли с нами. Послушали - действительно тикает; и встревожились:
- Придется переселять вас всех в другое помещение и чем скорее, тем лучше, - сказал Москвин. Пока обсуждали этот вопрос, пришла хозяйка. Мы к ней:
- Под домом мина с часовым механизмом. Послушайте. Слышите - тикает.
Реакция была совершенно неожиданной. Она расхохоталась.
- Так это ж жук-дровосек.
Мы были посрамлены.

По вечерам, когда становилось темно, мы спускались из поселка к речке Мангуш, разводили на берегу костры и пели немудреные фронтовые песни под аккордеон Коли Попова. Вот одна из них:

В одно из воскресений решили отправиться на Чефут-Кале - древнее городище в скалах. В пещерах были вырублены окна и двери. Кругом пустынно - нет ни травки ни деревца, ни кустика, ни ручейка. Мы ходили рассматривали эти голые камни и пытались себе представить, как же могли здесь когда-то жить люди. И каково же было наше удивление, когда из одного из этих холодных мертвых исторических жилищ вдруг появились современные люди. Это оказалась семья сторожа, состоящая из стариков, их дочери и внуков. Как они жили? Представить трудно. Где-то далеко под горой у них был маленький огород. За водой к ручью надо было спускаться по крутой узкой тропе среди скал, а потом с полными ведрами лезть обратно. Это мероприятие занимало на меньше часа. Да и ручей в жаркое время грозил пересохнуть.
- Как тогда жить будем, ума не приложу. Да еще с малыми ребятами? - говорил старик.

Кончились наши маршруты и мы засели за написание отчета. Между делом я писала письма.

Письмо моей подруге по Нефтяному институту Вале Никитиной:

Наконец 15/VII отчет благополучно защищен и нас на грузовых машинах везут через Ай-Петри к морю. Выехали рано утром. Сначала ехали то вниз, то вверх по холмистой местности, а потом все вверх, вверх и вдруг неожиданно далеко внизу перед нами раскинулось море светло-голубое, спокойное с белыми точками парусников. И начался стремительный спуск вниз по серпантину с очень крутыми поворотами. С непривычки дух захватывало. На одном из витков под крутым склоном валялся искореженный автобус. Трагедия видимо произошла недавно. К вечеру мы были в Ялте. Остановились в гостинице. Одели платья, привезенные для парадного случая, и пошли в ресторан. Денег у нас было очень мало и пришлось довольствоваться бутылкой сухого вина, котлетами и чаем с пирожными. Но все равно на душе был праздник. Кругом море огней, музыка. Рядом плещется Черное море.

У моря

Через два дня все разъехались по домам, а я отправилась в Алушту к Вере Якутович, с которой мы жили до войны в одной квартире в доме на Сретенском бульваре. Она приняла радушно. Днем были на пляже и гуляли по городу, а вечером меня накормили и уложили спать на старой купеческой кровати с периной. В комнате спали ее старые родители, она и я. Форточка закрыта. Дышать нечем. От перины жар нестерпимый. Это при моей то любви к свежему воздуху. Задыхаясь и промучившись полночи без сна я тихо встала, стараясь не разбудить хозяев, и вытащила матрац на улицу. Темнота, хоть глаз выколи. Ощупью выбрав ровную площадку, положила матрац прямо на травку и , наслаждаясь свежим воздухом после спертого смрада квартиры, тут же уснула. Проснулась утром от возмущенных возгласов моих хозяев:
- Что будут говорить соседи?! Московскую гостью положили спать около помойки! Мы уступили Вам свою кровать с периной, а вы....?!!! Так нас опозорили!

Я огляделась и увидела, что я действительно лежу совсем рядом с помойкой. Отношения были напрочь испорчены и мне пришлось покинуть моих знакомых. Так что мечты о путешествию по всему побережью остались неосуществленными. На последние деньги я сняла угол. А накануне еще сделала неосмотрительную покупку - купила на базаре часы, которые стоили баснословно дешево, но как выяснилось позже, оказались никуда не годными и после каждой починки ходили не более двух дней. С почты позвонила маме и она мне сказала, чтоб я обязательно постаралась купить путевку в санаторий и что она уже выслала мне деньги.

В Гурзуфе в это время отдыхала семья маминой сестры Анки Хлопиной с двумя детьми - шестнадцатилетним Игорем и девятилетней Таней. Они звали меня к себе. Прожив еще два дня в Алуште я пишу маме:
"24/VII-46г. Дорогая мамочка! Хотела сегодня поговорить с тобой по телефону, но проспала. Если завтра буду еще в Алуште, то позвоню. Ужасно приятно слышать твой голос. Сейчас пойду выяснять с санаторием и если ничего не выйдет, сегодня же уеду к Анке в Гурзуф. Тут с телеграфным переводом получилась история. Я тебе сказала вчера по телефону, что получила его. Но перевод -то я получила, а деньги по нему не выдают, так как на телеграфе написали вместо 450 р. 400 р. Я говорю: "Дайте мне хоть 400 р.", а они говорят, что у них не сходится шифр и, что до подтверждения на их запрос, который они послали почтой, они не смогут выплатить деньги. Из-за этого не хочется сидеть здесь. Если сегодня не выдадут, оставлю на почте заявление, чтоб переслали в Гурзуф. Тут на базаре все очень дорого. Картошка 30 р. килограмм, помидоры тоже 30 р. Я истратила много денег. Так как к моменту нашего отъезда из Бахчисарая у нас не было ни мыла, ни зубного порошка, то я на базаре в Бахчисарае купила все необходимые вещи, и кроме того имела глупость купить 500 г. масла, которое у меня испортилось.
Мамочка, может быть ты меня будешь ругать, но я сделала вот что: Те полуботинки, которые я взяла с собой, чтоб ходить в них в маршруты, мне очень терли ноги, так что я все лето прошагала в тапочках и сейчас хожу в них - на них нет еще ни одной дырочки. Полуботинки я продала Вере Якутович за 200 р. (они были уже не новые), добавила еще 100 р. и купила себе на рынке часы. Они очень изящные - серебряные с позолотой. И главное, цена уж очень подходящая - всего 300 рублей.
Мамочка, я тебе сказала, что поеду вместе с Хлопиными. Это я подразумевала, что в одно и то же время. С путевкой дают билеты в общем вагоне, а без нее уж не знаю, как получится. Если Коля (муж Анки) не сумеет как-нибудь устроить мне билет (на что я очень надеюсь), то не знаю что делать. Анка и Коля не ладят с Игорем. Он никуда не ходит и все сидит дома надутый. А мне он нравится. Если буду жить с ними, постараюсь вытащить его куда-нибудь в горы. Я была у них два раза. Второй раз поплыла по морю на моторной лодке с экскурсией отдыхающих. Они ждали меня насовсем, но так как с санаторием было еще не выяснено, я решила подождать, так как мне все-таки неудобно их стеснять. Анка говорила, что Коля не любит, когда с ними отдыхать ездят дети - Таня и Игорь. Так уж в таком случае мое присутствие его не должно обрадовать, хотя оба они меня любезно приглашают. Танечка была огорчена больше всех тем, что я приехала не насовсем. Она даже плакала и сказала, что ей без меня скучно. Вообще она чудесная девочка. Ну вот пока и все. Крепко целую. Твоя Женя.
Поцелуй девочек. Письмо посылаю авиапочтой, так как это скорее. Почта ходит больше недели."
Путевку в санаторий я не достала и, купив билет на автобус, уехала из Алушты в Гурзуф. Там поселилась у старой библиотекарши, которая жила вдвоем с препротивной, беспрерывно лающей, собачонкой. Обедать и ужинать ходила к Анке в санаторий.

Из Гурзуфа я писала маме:

Вскоре я была уже в Москве, Мама уехала в санаторий "Узкое", но не прошло и двух недель, как она оттуда сбежала - так ей не понравилась, царившая там атмосфера чопорности, и важные жены академиков, щеголявшие своими нарядами.