ПРИМОРЬЕ

Наступил 1944 год. Продолжалась война. Лилась кровь. Но жизнь в Москве шла своим чередом. Я и Люся учились на втором курсе Московского Нефтяного Института (МНИ). Существование было полуголодное, но мы были молоды и потому веселы. В институте образовался военный факультет из ребят, которые вернулись целыми и невредимыми с фронта. С появлением такого количества мальчиков веселья прибавилось. Все свободное время пели и танцевали.

Летом 1944 года я еду в экспедицию на Дальний Восток в Приморский край. Наш отряд, возглавляемый дочерью академика Алексея Евграфовича Фаворского Мариной Фаворской, входил в состав Восточно-Сибирской экспедиции, организованной академиком Сергеем Сергеевичем Смирновым. Задачей отряда было изучение магматизма Приморского края и связь с ним рудных месторождений.
Марина Алексеевна молодой научный сотрудник Геологического Института Академии Наук. Ей всего 32 года и для меня она просто Марина, тем более, что мы жили в Москве в одной квартире.

Выехали из Москвы 9 августа. Едем в мягком вагоне в поезде Москва-Владивосток. Во всем вагоне занято только два купе. В одном наш отряд - Марина Фаворская и три студента различных геологических вузов: дипломник Федя, первокурсник Степан и я. В другом купе отряд Владимира Алексеевича Крылова, состоящий всего из двух человек - самого Крылова и его коллектора первокурсника Аркадия. В этом же купе разместились Лукьян Макарович Афанасьев с молоденькой выпускницей МГРИ, очаровательной Настенькой, которые ехали только до Читы.

Прежде чем начать рассказ о нашей экспедиции, мне хочется немного познакомить читателей с каждым из ее членов.
Марина Фаворская - высокая строгая женщина. У нее ясные голубые глаза, короткие темно-русые волосы, над верхней губой родинка. Имея спокойный характер, она была немногословна, много читала, любила стихи.Федя - лохматый, темноволосый, высокого роста с крупными чертами лица, на котором светились умные пытливые серые миндалевидные глаза. Родился он в крестьянской семье, прекрасно окончил школу и, приехав в Москву, поступил в Институт Цветных Металлов и Золота, где получал именную стипендию, вел научную работу будучи студентом и был весьма обещающим молодым человеком.
Степан - коренастый среднего роста светлый шатен с широким несколько монголоидного типа лицом, украшенным сильно увеличивающими очками, через которые хитро улыбались небольшие умные глаза. Был весьма неглуп, получал в институте сталинскую стипендию; был комсомольским вожаком и вместе с тем играл, как ребенок в опасную для того времени игру: он считал себя независимым анархистом, вел зашифрованный дневник, исписанный тире и точками. Позже он поплатился за это и был сослан в Сибирь, где в течение полутора лет работал возчиком в колхозе.
Аркадий - миниатюрный блондин с мелкими чертами округлого лица и с чрезвычайно маленькими, плотно прижатыми к голове, ушами. Он был близорук, носил очки, которые придавали ему весьма серьезный вид. Был очень рационален во всем, как в работе, так и в экономических расчетах.
Владимир Алексеевич Крылов - упитанный среднего роста и среднего возраста мужчина.
Вот и вся наша экспедиция и все мы едем на Дальний Восток.

В дороге. Едем одиннадцать суток. Время в дороге проходит интересно. На одной из долгих стоянок, прогуливаясь вдоль поезда, мы познакомились с молодым красивым курсантом морского училища, возвращавшимся из отпуска на службу во Владивосток. Он целые дни проводил в нашем купе. Мы много пели, рассказывали друг другу разные интересные истории. Было легко и весело.
Денег на вагон-ресторан у нас, разумеется, не было. Поэтому мы договорились с шеф-поваром о том, чтоб нам варили еду из наших продуктов и в наших кастрюлях. Обычно это были или макароны с тушенкой или манная каша с той же тушенкой. Наступало время обеда, все восемь человек собирались в одном купе и на столик водружалась огромная кастрюля с дымящимся варевом. Время было голодное. Поэтому эта немудреная еда казалась всем нам очень вкусной.

Уже проехали Урал. Едем по Сибири и приближаемся к Байкалу. Ждем его с нетерпением. Вот и станция "Байкал". Здесь продаются горячие жареные омули.
- Кому горячи омули, жарены омули! Однако, вкусны, горячи, покупайте; омули, омули! , - кричали торговки.
Мы купили и убедились в вагоне, что омули необыкновенно вкусны и не сравнимы ни с одной другой рыбой.

Наконец поезд отъезжает от станции и нашему взору открылось необыкновенной красоты большое водное пространство - озеро Байкал. Вода прозрачная, прозрачная, как хрусталь плещется о каменистый берег. Другого берега не видно. У рельс около насыпи растет высокий красный иван-чай. Мы как зачарованные смотрим на воду. И вдруг поезд начинает тормозить. Кругом пустынно и непохоже, чтоб где-то близко была станция. Тем не менее поезд останавливается. Впереди закрытый семафор.
- Ребята, давайте искупаемся, - предложил Степан.
Все, конечно, согласны. Федя, Аркадий, Степан и я сбрасываем с себя одежду и бросаемся в холодные воды Байкала. Дно каменистое. От холода сводит ноги. В такой воде долго не просидишь, - подумала я. Но долго сидеть и не пришлось, так как неожиданно раздается гудок паровоза и поезд тронулся. Мы пулей вылетаем из воды и несемся, раня ноги, по острым камням насыпи к поезду. Наш вагон последний, но поезд еще не набрал скорость и ребята быстро и ловко вскакивают на подножки, а у меня ноги не достают и я бегу рядом.
- Давай скорее руку, - кричит Федя и втаскивает меня в вагон волоком по ступенькам. Потом я сижу на площадке и зализываю "раны" - ободранный живот и израненные подошвы ног от бега по острым камням насыпи.
Наконец привели себя в порядок после холодного крещения и расселись в купе, намереваясь попить чайку, который уже начал разносить проводник. Входя в купе со стаканами чая, проводник сказал:
- Закройте окна. Сейчас поезд пойдет сквозь туннели.
- Как закрывать окна! - воскликнули мы хором, - это же самое интересное - туннели. Не закроем.
Но Марина сказала, что придется подчиниться, иначе весь вагон будет в саже. Тогда мы устремляемся на площадку, теснясь и толкаясь устраиваемся на ступеньках и держимся за поручни, чтоб не свалиться под колеса. В купе остались только Марина и Владимир Алексеевич.
Туннели перемежаются с пространствами, где открываются потрясающие виды на Байкал и где все мы хватаем ртами глотки свежего воздуха, а Аркадий и Степан, кроме того, протирают почерневшие от сажи свои очки, потому что сейчас снова въедем в туннель и дым от паровоза будет разъедать глаза и теснить дыхание.
Но мы упорно сидели полтора часа пока не проехали все 56 туннелей.. Вот и последний. Поднимаемся со ступенек, расправляя затекшие руки и ноги, и входим в вагон, где нас встречают дружным хохотом:
- Ну и трубочисты! Посмотрите на себя в зеркало!
Зеркало отразило четырех негров, у которых белели только белки глаз и зубы при улыбке.

В Чите сошли Лукьян Макарович с Настенькой, и мы остались вшестером.

На одиннадцатые сутки прибыли во Владивосток. Сдав многочисленные тюки со снаряжением в камеру хранения, мы отправились по данному нам в Москве адресу сестры сотрудницы ГИНа Полины Федоровны Андрющенко. Встретили нас очень приветливо, напоили чаем с вареньем и уложили спать.

На другой день все отправились добывать билеты на пароход, а я была предоставлена сама себе. Ходила, осматривала город и забрела на базар, где почему-то очень плохо пахло. Там, прямо посреди базарной площади под навесом стояла печь, в которую был впаян огромный чугунный котел. В этот котел с кипящей водой бросали, только что выловленных из моря, больших живых крабов; затем доставали их красных огромной шумовкой и продавали. И я купила из любопытства. Вручили мне это чудище размером около полуметра (если с клешнями). Куда же с ним деваться? Я огляделась и увидела, что все покупатели рассаживаются немного поодаль на лужайке, отрывают клешни, выковыривают из них мясо, съедают его, а все остальное разбрасывают тут же. Вот откуда этот отвратительный гнилостный запах, который поразил меня при подходе к базару.

Мясо в клешнях было очень вкусным, но я постаралась как можно быстрее разделаться с ним и покинуть это неуютное место.
Владивосток очень душный город - субтропики. В один из дней я отправилась в порт, где мы должны были встретиться с ребятами, шедшими опять туда за билетами рано утром. И вот я в порту. Жарко и душно. Хочется пить, а воды нигде не продают - только пиво. Изнемогая от жажды, я купила кружку пива и выпила ее залпом, после чего так опьянела, что совсем перестала соображать, где я и зачем, а только шла совершенно пьяной походкой по набережной. Тут то и наткнулись на мое счастье на меня ребята.
- Женя! Что ты здесь делаешь? Что с тобой? Где ты успела так напиться? - наперебой спрашивали они.Мне было ужасно стыдно, но я была счастлива, что они меня нашли, а иначе неизвестно, что со мной могло бы случиться в чужом большом портовом городе. Ребята сказали мне, что они купили билеты на пароход "Франц Меринг", который отплывает через четыре дня. Оставшиеся до отплытия дни пролетели быстро. Мы бродили вдоль моря, ловили рыбу, купались. Вечерами ходили в кино.
Наконец настал день отплытия. У причала много судов и баржей; лес подъемных кранов. Снуют матросы с грузом на плечах, и суетится прочая публика. На пароходах слышны команды:
- Вира, вира по-малу! Майна! Стоп! - Это разгружают и загружают трюмы пароходов

Наш сравнительно маленький пассажирский пароход под названием ""Франц Меринг" затерялся где-то среди огромных океанских судов и мы, предварительно получив в толкучке свой багаж из камеры хранения, с трудом находим подступы к нему. Поднимаемся по трапу вверх. Размещаемся. Мне с Мариной достались места в каюте, а ребятам в трюме. Но нам ни тут, ни там не нравится - в каюте душно и пахнет чем-то кислым, ну а в трюме и вовсе не продохнешь - много людей, вентиляция плохая, да еще и полу тьма; только где-то на потолке единственная тусклая лампочка.

Мы решили перебраться на верхнюю палубу и расположиться на своих спальных мешках.

Здесь хорошо. Воздух свежий и дует прохладный ветерок. Проголодавшись за весь суетливый день, с удовольствием закусываем хлебом с американской тушенкой и укладываемся спать.

Наступила ночь, но нам не спится. За кормой плещутся волны. Яркие звезды дрожат и мерцают над Землей, и весь купол неба слегка покачивается над нашими головами. Степан, отлично знающий астрономию, указывает нам пальцем на разные созвездия и находит среди них планеты Солнечной системы.

Наконец все угомонились. А я не сплю и все смотрю, и смотрю на звезды и улетаю мысленно в эти невообразимо далекие пространства; мне становится страшно. Мне всегда становится страшно, когда я, смотря в ночное небо, представляю себе всю огромность Вселенной и среди нее затерявшуюся нашу маленькую песчинку-Землю... Но вот, звезды начинают тускнеть, небо блекнет, загорается утренняя заря на востоке, и из моря медленно и торжественно выплывает солнце.

Ярким теплым солнечным днем наш корабль вошел в бухту "Валентин". Через час отчалили и поплыли по тихому, спокойному морю. За пароходом летели чайки, кормясь отбросами корабельной кухни и ныряя за мелкой рыбой в воду.
День прошел в созерцании морской глади, пены за кормой и рассказах о разных случаях из жизни каждого. Загорали на палубе. А когда спустилась ночь и вместе с ней прохлада, уснули в своих спальниках, охраняемые, смотрящими на нас сверху мирными звездами. На этот раз сон рано сморил нас, так как предыдущая ночь была бессонной.

На рассвете "Франц Мермнг" подплывал к бухте "Ольга". Капитан объявил, что простоим здесь до завтрашнего утра.
Было двенадцать часов дня, когда наш заводила - Степан крикнул клич:
- Ребята, давайте переплывем бухту!

Уговаривать никого не пришлось. Только Владимир Алексеевич никак не среагировал на этот призыв. Ребята и Марина попрыгали прямо с парохода в море. Я же прыгать побоялась и стала спускаться в воду по веревочной лестнице. Ширина бухты около пятисот метров. Плаваю я плохо, и когда все уже были на той стороне, я достигла лишь середины. Устала. И вдруг мне, как на грех, пришла в голову мысль, что меня может схватить своими щупальцами один из осьминогов, которых здесь великое множество. Об этом нас предупреждали еще во Владивостоке. От этой мысли мне стало так страшно, что моментально онемели руки и ноги, и я почувствовала, что сейчас пойду ко дну. Я стала захлебываться и кричать:
- Степан! Я тону, тону-у-у!
Степан, прекрасный пловец, бросился ко мне на помощь. А я изо всех сил барахталась, стараясь удержаться на поверхности воды. Вот, он уже около меня. Я уцепилась за его шею и мы поплыли. Отдышались и надо возвращаться обратно. Еще не успев оправиться от пережитого потрясения, я побоялась плыть одна и опять держалась за Степана.

Утром "Франц Меринг" вышел из бухты "Ольга" в открытое море и поплыл вдали от берега к северо-востоку. Дул свежий ветерок, летали и кричали чайки. Вдруг кто-то крикнул:
- Акулы!
Мы кинулись к правому борту. Действительно наш пароход обгоняла стая акул. Их мокрые плавники сверкали на солнце перламутровым блеском. Это было удивительное зрелище.

К вечеру ветер стал крепчать. Небо покрылось темными рваными тучами. Началась сильная качка. Палуба уходила из под ног. Ее окатывали огромные волны. Меня стало укачивать. Ребята сказали:
- Если ты укачаешься и опозоришь этим наш отряд, то мы выбросим тебя в море на съедение акулам.
С этими словами они привязали меня веревками к скамейке на палубе, чтоб не смыло волной. Я смотрела в небо, по которому клочьями метались серые тучи. Меня доставали брызги волн. Но чести отряда я не уронила.

К ночи разыгрался настоящий девятибальный шторм. Море ревело. Удержаться в вертикальном положении было совершенно невозможно. Волны окатывали палубу, корабль скрипел и скрежетал так, что, казалось, вот-вот развалится. Матросы сновали, держась за поручни, по палубам, приводя в готовность прикрепленные по бортам шлюпки.

В три часа ночи мы подходили к пристани "Тетюхе". Из-за шторма пароход не мог войти в неглубокую бухту. Он встал на якорь и к нему с берега направился катер. Когда катер приблизился, матросы бросили вниз канат. Но сильное волнение не позволяло спустить трап, так как катер то прибивало вплотную к пароходу, то отбрасывало в сторону метра на три. Что делать?
Капитан катера принимает решение и кричит в мегафон, стараясь перекричать шум волн:
- Бросай пассажиров за борт! Мы будем ловить!

Страшно. Борт парохода на три-четыре метра выше катера, который скачет на волнах в какой-то бешеной пляске, то приближаясь, то отдаляясь. Надо улучить момент, когда они сблизятся и кинуть человека вниз на руки матросам. Кромешная тьма, рев волн, шум ветра и слабый свет карманных фонарей. Кидали людей. Кидали вещи. Чей-то чемодан упал в море. Подошла и наша очередь. Пульс - сто пятьдесят ударов в минуту. Думалось - а вдруг матросы промахнутся, и ты угодишь в морскую пучину, из которой ни за что не выбраться.
Но вот все позади - мы все на катере и он, подбрасываемый волнами, плывет к берегу. А невидимый уже "Франц Меринг" издает прощальный гудок. Мы прощаемся с ним до поздней осени.

Приплывшие с нами несколько пассажиров и команда с катера незаметно растворились в туманной мгле и мы одни остались на пустынном берегу, покрытым галькой, дожидаться утра. Было очень холодно. Мы и так мокрые от волн, окатывавших нас и на корабле, и на катере, а тут еще пошел мелкий моросящий дождь. Ветер пронизывал насквозь. Мы сбились как овцы в одну кучу, сидя на своих мокрых баулах и вьючных ящиках, стуча зубами от холода.

Наконец забрезжило утро. Огляделись. Берег был абсолютно пуст. У причала на волнах покачивался катер. Кругом ни души.
На некотором отдалении от берега сквозь туман едва виднелся маленький домик. Это оказалась сторожка при пристани. Нам разрешили затащить туда вещи и обогреться. Жарко потрескивали дрова в печурке, на которой булькал и шипел чайник. Как же было хорошо , после такой промозглой и полной волнений ночи, попасть в это живительное тепло и расслабиться. Нас напоили горячим чаем и всех потянуло в сон. Спали сидя и лежа - кто как сумел. Только Степан не спал. Для него этот холодный душ не прошел даром - начался жестокий приступ малярии, при котором его бил такой озноб, что слышно было, как стучат зубы; днем температура поднялась до сорока градусов. О том, чтоб двигаться дальше не могло быть и речи. Пришлось прожить здесь пару дней, пока ему не стало лучше.

Со мной тоже было не все в порядке - я впала в какое-то странное состояние, при котором вся жизнь воспринималась как сон. Это состояние продолжалось довольно долго (около месяца) и было не безопасным. Например, я могла идти по крутому обрыву над горной речкой, не соблюдая никакой осторожности, потому что во сне, даже если и упадешь, все равно ведь не разобьешься. Однажды так и случилось - упала с трехметровой скалы в воду, поранила ноги и даже не почувствовала боли. Прошло это только после одного из очень утомительных маршрутов, в котором я смертельно устала и вернувшись заснула долгим беспробудным сном. Проснулась с совершенно ясной головой и с того дня жизнь обрела реальность.

Однако, я отвлеклась. Так вот нам надо отправляться дальше, на полиметаллический рудник "Тетюхе", находящийся в 36 километрах от пристани. Туда курсировала по узкоколейке "кукушка"- маленький, словно игрушечный, паровозик с воронкообразной трубой тащил за собой такие же маленькие четыре вагончика со скамейками по бокам, в каждом из которых помещалось не более десяти человек. Скорость такого поезда 9 км. в час. Так что нам предстояло трястись около четырех часов.

Уселись. Едем не спеша. На часах пять часов вечера. Проехали километров десять и вдруг начали подпрыгивать, словно это не поезд, а телега, едущая по ухабам - оказывается поезд сошел с рельс, что здесь иногда случается.

Мы еще не успели понять в чем дело, как наш вагон завалился на бок. Но никто серьезно не пострадал, отделались синяками. Выбрались из вагона. Мужчины, при помощи нескольких ломов и лопат, долго водружали его на рельсы. Покатили дальше. В связи с происшествием задержались на целых полтора часа; поэтому подъезжали к руднику уже в сумерки. Едем по поселку, и один из спутников говорит, указывая на небольшой деревянный домик:
- Вот это ваша гостиница. А до станции еще 2,5 километра. Вам есть смысл выгрузиться здесь. Скорость поезда небольшая. Прыгайте.
И мы выбрасываем вещи и прыгаем сами. Потом подобрав, разбросанные вдоль железной дороги рюкзаки, баулы и вьючные ящики, подтаскиваем их постепенно к, так называемой, гостинице, представляющей собой пол дома и состоящей из одной комнаты и большой застекленной веранды, на которой нам предстояло поселиться.

Пока мы возились с подтаскиванием груза, совсем стемнело, но света в доме не было. "Значит он пуст", - подумали мы. Дверь была не заперта и мы вошли, громко разговаривая. Но откуда-то из угла раздавался громкий храп, а затем и голос:
- Ну кто еще там? Видите люди спят, а вы шумите.
Мы притихли и, не зажигая света, стараясь как можно тише двигаться, перетащили вещи на веранду и прикрыли за собой дверь. Наскоро поели консервы и легли спать, расположившись кто на полу, кто на кровати.

Наутро осмотрелись. Под окнами текла бурная горная речка, которой предстояло на протяжении всего нашего полевого периода петь нам по ночам колыбельные песни. За речкой возвышались небольшие сопки, поросшие лесом. Тут были могучие кедры, и тонкие тиссы, называемые иначе красным деревом. И где-то здесь же рос, вероятно, и неведомый нам жень-шень, корень которого так мечтал добыть Степан. У Степана вообще были далеко идущие планы: он хотел намыть много килограммов касситерита и сдать его за боны, на которые можно было купить какой-нибудь дефицит, во все времена нашей жизни не переводящийся; он мечтал разыскать в уссурийской тайге ценный корень жень-шеня в большом количестве и тоже сдать его в аптечную заготовительную контору. Но все эти мечты так и остались мечтами, а нам предстояла интересная работа по поиску и изучению интрузивных пород Сихотэ-Алиня, много интересных и далеких маршрутов.

Под землей. В один из первых дней пребывания на руднике "Тетюхе" мы отправились в подземные выработки в сопровождении местного участкового геолога. Это было мое первое путешествие в недра земли, которое оставило совершенно неизгладимое впечатление. Водрузив на голову каски и пройдя несколько сот метров по штреку штольни, мы очутились в небольшом подземном зале, потолок которого состоял из сплошных друз кристаллов кальцита, переливающимися в свете наших карбидных ламп каким-то хрустально-бриллиантовым блеском. Я остановилась, как зачарованная. Но мои спутники двинулись дальше и мне пришлось следовать за ними. Впереди была узкая и низкая щель, через которую можно было протиснуться только ползком, рискуя застрять или быть придавленным какой-нибудь невзначай сорвавшейся с кровли глыбой. Проползши три-четыре метра, мы очутились в таком же зале, но несколько меньших размеров. Откололи там образцы и двинулись в обратный путь. Теперь надо было ползти по щели, проталкивая рюкзак с образцами впереди себя.

Вытащив этот бесценный для нас груз на свет божий, мы сразу же отправились к речке, чтоб смыть пыль с образцов и разглядеть их при дневном свете. Тут были и кальциты, и кристаллы горного хрусталя и непрозрачного кварца.

Вот большой двенадцатисантиметровый кристалл желтоватого кварца. На его гранях выросли более мелкие (до 1 см.) кристаллики такого же кварца и совсем мелкие прозрачные бесцветные кальциты. Пространство между ними пересыпано порошком темно-бурых окислов марганца. Очень красиво!

А вот это - друза молочно-белого кварца, где между шестигранными головками кварца сидят серебристые призматические кристаллы арсенопирита и поблескивают желтовато-золотистые кубики пирита.

Мы не устаем любоваться красотой подземных кладов, которые сумели добыть сегодня днем. Каждый из нас относился к этому по-разному. Марина и Федя - с точки зрения науки: их интересовал генезис и парагенезис минералов, т. е. условия их возникновения и существования. Аркадий во все вникал и прислушивался к рассуждениям старших. Степан все расценивал с точки зрения добычи, а я - с точки зрения эстетики.

Вскоре Владимир Алексеевич и Аркадий уехали от нас на попутной машине на рудник "Лифудзин", находящийся в уссурийской тайге в 120 километрах от Тетюхе. И мы остались вчетвером: Марина, Степан, Федя и я. Федя собирал образцы и делал зарисовки для своего диплома в подземных выработках, а мы втроем ходили в маршруты по поверхности в поисках обнажений интрузивных пород, с целью изучения даек в пределах рудных полей.

В погоне за садящимся в море солнцем. Очередной маршрут по залесенным сопкам правобережья реки Тетюхе подходил к концу. Мы нашли в этот раз несколько коренных выходов интрузий, отбили от них образцы и маленькие кусочки на шлифы. Все это было завернуто в бумагу и уложено в рюкзак. Пора возвращаться, иначе ночь могла застать нас среди сопок.

С гор было видно море, озаренное розовыми лучами, спускавшегося к горизонту солнца. Не хотелось расставаться с этим великолепным зрелищем и мы со Степаном стали уговаривать Марину подняться на соседнюю гряду сопок.
- Марина, ну пожалуйста, пойдемте вон на ту сопку. Ведь это так близко и оттуда мы увидим, как солнце будет садиться в море, - упрашивала я. Но Марина не поддавалась уговорам:
- Нет. Эта близость только кажущаяся. На самом деле это очень далеко и мы до ночи не успеем спуститься вниз.
Но мы продолжали настаивать на своем.
- Ну, если вы такие упрямые, - сказала она, - можете идти одни, а я возвращаюсь.

На этом мы и расстались. Марина стала спускаться вниз, а мы отправились в погоню за заходящим солнцем. Забрались на вершину сопки, спустились с нее, забрались на следующую, а солнце уже скрылось за еще более дальней грядой сопок. Тогда мы поняли, что Марина была права и что нам не угнаться за светилом и не увидать, как оно будет погружаться в море. Пришлось повернуть обратно. Надвигались сумерки и мы торопились, легко сбегая вниз по одному склону и с трудом поднимаясь на следующий. С наступлением ночи удалось достигнуть русла ручья, который впадал в речку Тетюхе, протекающую мимо нашей гостиницы. Мы с облегчением вздохнули - теперь не заблудимся и часа через полтора будем дома. Тропы вдоль ручья не было. Берега залесены и обрывисты. Тьма кромешная. Поэтому нам пришлось наощупь прыгать с камня на камень по каменистому руслу, часто срываясь в неглубокую воду. Вдруг я подвернула ногу и невольно вскрикнула.
- Что с тобой? - спросил Степан.
- Ногу подвернула, - ответила я, превозмогая боль. - Дальше идти не могу.

Что же делать? Не ночевать же в воде. Мы стали карабкаться на крутой задернованный склон правого берега ручья, хватаясь за растущий на нем кустарник. Карабкались долго. Наконец выбрались на более или менее пологую площадку.
- Вот здесь и переночуем, - сказал Степан. Мы легли на траву и сразу же стали сползать вниз по склону, так как он был недостаточно пологим. На наше счастье ноги уперлись в ствол большого дерева, которое остановило наше скольжение. Упала роса, стало сыро и холодно. Да еще ноги мокрые. Дрожим так, что зуб на зуб не попадает; особенно замерзла я, так как на мне была одета всего-навсего легкая ковбойка. На Степане же была фланелевая лыжная куртка с молнией у ворота.
- Давай залезем вместе в мою куртку, - предложил он.
До сих пор не понимаю, как не разорвалась по швам эта многострадальная куртка (хотя страшно трещала) пока мы втискивались в нее вдвоем. Немного согревшись ненадолго задремали.

Часа через два рассвело, мы освободились от пут, расправили свои затекшие мышцы, огляделись и пришли в ужас: выбранная нами ночью площадка была на самом краю высокого обрыва и если б не дерево, в которое уперлись наши ноги, несдобровать бы нашим буйным головушкам.

Кое-как с трудом слезли с этой крутизны к ручью и медленно пошли вниз по течению, так как сильно болела подвернутая и распухшая в щиколотке моя нога. К шести часам утра добрели до дома. Сняв обувь на пороге, на цыпочках тихонько, чтоб не разбудить спящих Марину и Федю, прокрались в дом, бесшумно нырнули в свои спальные мешки и тотчас же погрузились в сон. Спать оставалось всего два часа.

Приморье, Тетюхе. В маршруте с Мариной Фаворской. 1944 г.	Отколотый образец породы

В глубь Уссурийской тайги. Нам троим - Марине, Степану и мне предстояло отправиться на рудник Лифудзин, находящийся, как уже было сказано выше, в 120 километрах от Тетюхе. Попутных машин не предвиделось и, взяв необходимый запас продуктов на неделю, мы с рюкзаками за спиной двинулись в далекий путь. Сначала пробирались по тропинке среди кустарника. Я видно плохо навернула портянки и быстро стерла ногу. Пришлось устраивать привал для перевязки. Затем двинулись дальше и через некоторое время вышли на грунтовую дорогу.

С высокого правого борта дороги заманчиво свисали гроздья дикого винограда. Мы решили было полакомиться им, но он оказался настолько кислым, что сразу отбил у нас всякую охоту тянуться за ним, вставая на цыпочки.

Нас обступала уссурийская тайга. Огромные кедры шумели своими вершинами и манили укрыться в их тени с освещенной жарким солнцем дороги.

Дорога делала поворот, а в лес уходила тропинка, которая, как нам показалось, могла сократить путь. И мы вступили на эту тропинку. Но она скоро затерялась среди хаоса поваленных то тут, то там огромных кедров, толщина которых была выше человеческого роста, и поэтому невозможно было их перелезть, а приходилось без конца обходить. Кроме того, мы запутывались, как в паутине, среди лиан, обвивающих высокие деревья и свисающих с их вершин. Несмотря на яркий солнечный день в лесу были сумерки. Надо было скорее выбираться на дорогу, пока не заблудились. На это потребовался целый час.

Поражало огромное количество змей, попадавшихся на нашем пути. Степан убивал их молотком, хотя они проползали мимо и не собирались причинять нам никакого вреда, а потом зачем-то развешивал вдоль дороги на деревья. Он убил около ста змей, вероятно надеясь, что ему простятся все его грехи - и уже совершенные и будущие.

Дело шло к вечеру и надо было выбирать место для ночевки. Тайга постепенно редела. Свернув с дороги, мы увидели поляну и, пока не сгустились сумерки, поторопились оборудовать свое ночное пристанище. Для этого подтащили три поваленных дерева, геологическими молотками сбили со стволов сучья и расположили бревна буквой "П".

Из сучьев разожгли костер, вскипятили чай в котелке, поужинали. Посидели еще у огня, а когда совсем стемнело Марина сказала:
- А теперь подожжем все три бревна. Они довольно сырые и я надеюсь, что мы не сгорим. Для гарантии будем по очереди дежурить.
Бревна подожгли. Двое из нас легли в середину, образованной бревнами буквы "П", а у выхода из нашего убежища остался сидеть дежурный. Это было, как оказалось, совершенно необходимо, так как в тайге на протяжении всей ночи раздавались тревожащие звуки - то волчьи завывания, то лай шакалов, а то и рык тигра. Дым тлеющих деревьев отпугивал зверей, но все-таки для безопасности надо было кому-то не спать. Через каждые два часа мы меняли друг друга. Оружия у нас не было и вооружены мы были только геологическими молотками.
Чтобы избежать лишнего веса мы не взяли даже спальных мешков и спали на земле, устелив ее лапником и накрывшись ватниками. Под утро упавшая роса погасила остатки огня и стало совсем прохладно. С рассветом поднялись и, чтоб согреться, сразу нагрузили на себя рюкзаки и не завтракая быстрым шагом отправились дальше.

Через некоторое время подошли к маленькой деревеньке, затерявшейся в этой глухой тайге, где встретили женщину, выходившую из хлева с полным подойником в руках. Поздоровавшись с ней, мы спросили:
- А не продадите ли вы нам молока?
- Отчего же не продать? Продам. А откуда вы будете?
- Из Москвы.
Она вскинула на нас свои удивленные глаза. Москвичи здесь не частые гости. Женщина налила нам три литра молока в свой бидон и мы, не доставая кружек, тут же его выпили, заедая белым хлебом. Как же это было вкусно! На Дальнем Востоке, несмотря на военное время, хлеб выпекали только белый. Черного хлеба не было.

Согревшись от быстрой ходьбы и от теплого парного молока, мы быстро зашагали дальше. Наученные горьким опытом предыдущего дня, уже не сворачивали с дороги и целый день шли по тракту. Вторую ночь ночевали на хуторе. Хозяева пустили нас на сеновал.

На третий день нам преградила путь довольно широкая и бурная река Кинсухе, которую предстояло перейти вброд. Ледяная вода доходила до бедер и сбивала с ног. Выручила веревка. Один ее конец был закреплен на берегу; Степан, как самый сильный и устойчивый из нас, взял другой конец и, опираясь на длинную толстую палку, шаг за шагом стал медленно продвигаться к противоположному берегу, по достижении которого он крепко-накрепко привязал веревку к дереву. После этого мы с Мариной вступили в воду и при помощи палок и импровизированных веревочных перил благополучно переправились. А Степан был вынужден вернуться обратно с тем, чтоб отвязать веревку, которая послужит нам еще не один раз. Но вот и он, держась за привязанный конец перебрался опять к нам и можно было двигаться дальше. Только предварительно надо было вылить воду из наших ботинок, которые мы не снимали при переправе, чтоб не поранить о камни ноги.

Среди дня мы достигли большого села со странным названием "Кавалерово". Это было поселение украинских переселенцев (не знаю точно с каких времен - с конца прошлого или с начала нашего века). Так же, как на Украине, стояли белые хаты с палисадниками перед окнами и с огородами и садами на задах. И говор кругом украинский. Было так странно тут, на Дальнем Востоке, слушать украинскую речь. Приветливая хохлушка напоила нас молоком.

Нам предстояло пройти еще около двадцати километров до рудника Лифудзин, где работали наши коллеги, и после небольшого отдыха мы двинулись в путь. Вечером нас ожидала радостная встреча с Владимиром Алексеевичем и Аркадием.
О, Владимир Алексеевич, смотрите кто к нам идет! - воскликнул увидев нас, выходящий из дома Аркадий.
- Приветствую, приветствую вас. Наконец-то, - сказал появившись на крыльце пожимая наши руки Владимир Алексеевич. - Вы поспели как раз вовремя. Мы только что вернулись из шахты и собираемся ужинать. Так что пожалуйте к столу.
Долго уговаривать нас не пришлось и мы, умывшись, извлекли из рюкзаков банки с тушенкой и со сгущенным молоком. Владимир Алексеевич достал заветную бутылку спирта и, соответственно разбавив его, торжественно водрузил на стол.
- Что-то долго вы собирались к нам. Мы уж заждались. Ну, так за встречу, - сказал он, поднимая на четверть заполненную алюминиевую кружку.

Раздался дружный жестяной звук от сдвинутых кружек и мы опрокинули в себя этот крепчайший геологический напиток. Закусив горячей дымящейся картошкой с тушенкой, перешли к чаю со сгущенным молоком. Это был достойный пир после дальней трехдневной дороги.
- Ну, Владимир Алексеевич, как дела? Что интересного Вы обнаружили здесь? - спросила Марина после ужина. И началось обсуждение того, что сделано и что еще предстоит сделать.
Однако, пора было спать. Нас устроили на сеновале и мы, положив под головы полевые сумки и укрывшись ватниками, крепко проспали до утра.

Утром наскоро позавтракали и, взяв с собой геологические молотки и планшетки с полевыми дневниками, с рюкзаками за спиной, шахтерскими касками на головах и с карбидками в руках отправились в штольню.
Проработав три дня в подземных выработках и собрав достаточное количество образцов пород, надо было пускаться в обратный путь. В этот раз нам повезло. Из Лифудзина в Тетюхе отправлялась пустая негруженая полуторка.
Был поздний вечер. Марина села с шофером в кабину, а мы со Степаном залезли в кузов и развалились на мягком сене, брошенном на дно машины. Во время пути вечер сменился ночью. В черном небе светили яркие звезды и Степан опять, как и на корабле, называл мне созвездия и планеты. Было прохладно. Мы кутались в ватники и наслаждались свежим воздухом, напоенным ароматом окружающего леса. Машина домчала нас всего за три часа, и остаток ночи мы провели уже в своих спальных мешках.

Подарок судьбы. В тридцати километрах к востоку от рудника Тетюхе был расположен Сталинский рудник. Вышли с рассветом. День обещал быть жарким. Поэтому мы старались пройти как можно дольше по утреннему холодку. Но особенно быстро идти было трудно, так как путь наш все время шел вверх по шпалам узкоколейки. Поднялось солнце и скоро стало жарко. Кругом тайга. Просека по бокам от рельс заросла высоким иван-чаем. Жужжали шмели, летали бабочки, звенели комары и гнус, одолевавшие нас. Днем устроили привал - разожгли небольшой костерок, вскипятили чай и съели хлеб с тушенкой. Отдохнув немного, отправились дальше и к сумеркам пришли на место.
В окнах небольших деревянных домиков кое-где зажглись керосиновые лампы. Мы постучались в ближайший дом и попросились переночевать. Нас пустили на сеновал.

С утра отправились в геолого-разведочную контору. И каково же было мое удивление, когда я здесь на краю земли Российской увидела знакомое лицо и услышала возглас:
- Вот уж действительно мир тесен! Где только не встретишь нашего брата геолога! Здравствуй Женя!
Это оказался Сергей, с которым мы вместе работали летом 1941 года в Ишимбае в составе Башкирской Нефтяной Экспедиции. У меня за плечами было тогда только девять классов школы, он же был студентом четвертого курса Московского геолого-разведочного института и проходил в Башкирии преддипломную практику. Он был вызывающе красив - высокий, стройный, с правильными чертами лица, с шапкой черных кудрявых волос и с ясными голубыми глазами. Все девочки экспедиции были без ума от него. И вдруг через три года такая встреча! (Дальнейшая судьба его незавидная. Еще в молодом возрасте он спился и, в конце-концов, умер от туберкулеза).
- Какими судьбами ты здесь? - спросила я удивленно.
- Да вот, попал по распределению после окончания института. А ты то как сюда попала?
- А я на практике после второго курса.

В первый день мы в сопровождении Сергея пошли в штольню. Я не люблю работать под землей - темно и сыро. Кроме того, после отпалки все стенки подземных выработок покрываются слоем мелкой кристаллической пыли и прежде чем разглядывать породы, слагающие месторождение, надо отмыть стенки водой в случае, если штольня мокрая, или очищать пыль щеткой, если сухая. И только после этого можно было делать зарисовки и отбивать образцы.
Вечером после ужина я разговорилась во дворе с молодой хозяйкой нашего сеновала. Она забросала меня вопросами о Москве и о моем житье-бытье в столице.
- А где твой муж? - спросила она.
- Я не замужем.
- А сколько же тебе лет?
- Двадцать, - ответила я.
- И ты не замужем?!
По ее удивленным и сочувствующим годам я поняла, что она считает меня старой девой. Самой ей было девятнадцать лет; около нее увивался двухлетний малыш, а второго она держала на руках.

Следующие два дня мы ходили в маршруты по окрестностям рудника в поисках обнажений. Можно потратить целый день и не найти ни одного коренного выхода пород. Но зато можно любоваться лесом, слушать таежные звуки, вдыхать лесные ароматы. Наслаждаться всем этим мешал гнус, который лез в уши, в глаза и за шиворот.
После трех дней работы, набрав довольно большое количество образцов, весивших около тридцати килограммов, собрались в обратный путь.

Один из работников ГРП предложил нам свою вагонетку. У многих местных жителей были вагонетки для перевозки сена и дров. Мы с удовольствием приняли это предложение, так как груз у нас был довольно тяжелым.
- Но как же мы возвратим ее вам обратно? - спросила Марина.
- Сейчас она не нужна, а потом как-нибудь поедет сюда снизу "кукушка" и подцепит нашу вагонетку, - ответил наш благодетель и добавил: - Да вот, возьмите еще два лома; они будут служить вам тормозом.

Так мы стали временными обладателями личного транспорта. Выехали под вечер. Дорога шла все время под гору, и вагонетка так разогналась, что ее изо всех сил приходилось тормозить железными ломами, скребя ими по земле с обоих сторон от рельс.
Ехали весело , ветер дул в лицо и трепал волосы. Мы со Степаном орали песни под аккомпанемент колес. Марина улыбалась. Хотели остановиться поесть, но вагонетка не останавливалась, как мы ни тормозили, и нам пришлось жевать сухой хлеб на ходу.

Наступали сумерки. Уклон узкоколейки стал круче и, несмотря на наши кустарные тормоза, на которые мы налегали изо всех сил, вагонетка набрала такую скорость, что дух захватывало. Вот и совсем стемнело. Мы мчались к Тетюхе. Но знали, что скоро поворот, за которым кончается уклон, вагонетка выедет на плоскость и ее можно будет остановить. Осталось уже совсем немного, вот и поворот и... к своему ужасу мы видим яркий свет фар паровоза, стоящего на нашем пути. Сердце моментально ушло в пятки. Сейчас, через несколько мгновений мы на полной скорости врежемся в этот паровоз и все будет кончено! Гибель казалась неминуемой. Во тьме нас никто не видит. Кричать бесполезно - стук колес заглушит крик. "Прощай, мамочка", - мелькнуло в мозгу. Я даже глаза зажмурила.

И вдруг случилось чудо: паровоз выпустил пар и двинулся с места в сторону. В тот же миг наша вагонетка со свистом пролетела мимо его задних колес. Оказывается это был разъезд. То ли машинист увидел в свете фар мчащуюся вагонетку, то ли просто маневрировал.
Во всяком случае, наши жизни были спасены. Мы прямо не могли поверить в этот подарок судьбы.

Только через триста метров вагонетка сбавила скорость и дальше уже по ровному месту ехала медленно, отталкиваемая ломом. Подкатили к самой гостинице, где нас уже с нетерпением ждал Федя.
- Ну, вы даете! Что так поздно? Я забеспокоился: уж не случилось ли чего с вами, - сказал он.
- Слава Богу, на этот раз не случилось, - ответили мы, уже успевшие опомниться от пережитого шока.

Маршрут через водораздел к Японскому морю. На несколько дней, обработав материал, собранный на Сталинке, мы со Степаном и Мариной отправляемся в бухту "Мутухе", расположенную в 70 километрах к северо-востоку от пристани "Тетюхе". В нашу задачу входит осмотр прибрежных скал с целью изучения строения гранитного массива. Четыре часа плывем на катере вдоль скалистых берегов. Красиво! Море спокойно. Светит солнце. По прибытии устроились в местной гостинице, которая была представлена единственной комнатой с четырьмя железными кроватями. Переночевали. На следующий день в шесть часов утра мы уже на ногах. Нам предстоит очень длинный маршрут: сначала надо от устья речки подняться к ее верховьям, затем перевалить водораздел и спуститься по руслу другой речки к бухте "Китовое ребро", находящейся значительно севернее нашей базы. Прямо вдоль берега пройти нельзя, так как уссурийская тайга обрывается в море отвесными скалами. Дорог и тропинок над скалами нет. Вот и приходится пускаться в такой окружной дальний путь.
День был жаркий и душный. Идти вверх трудно. Уже два часа дня, а до середины пути еще далеко. Хотелось есть и мы сделали привал. Достали хлеб с американским беконом, от вида которого потекли слюнки. Но Марина сказала:
- Ребята, прежде, чем обедать надо решить вот какой вопрос: как нам быть с сегодняшним маршрутом. Теперь уже ясно, что в один день мы не обернемся. Или надо ни с чем сейчас же возвращаться домой или сегодня добраться до намеченного места, переночевать, завтра осмотреть скалы и отправиться в обратный путь. Я на это готова. Но вы молоды и неопытны и я не знаю ваших сил. Так что решайте, сможете ли вы голодными продолжать путь.
- Что вы, Марина, обратно мы не в коем случае не пойдем, - хором воскликнули мы со Спартаком, - голод нам не страшен.
- Тогда решено. Идем дальше, но еду придется положить обратно в рюкзак. Съедим половину вечером, а другую оставим на завтра.

Мы согласились. Попили ключевой воды и отправились дальше. Чем дальше мы шли, тем круче становился уклон русла; речка превратилась в ручей и, наконец, совсем исчезла. Лес поредел. Еще немного и вот он перед нами, долгожданный водораздел. Но его предстоит еще одолеть. Склон стал совсем крутым и по нему кое-где надо было не идти, а карабкаться. Наконец мы наверху. Потные и уставшие сели отдохнуть. Отдышались. Развернули карту и наметили свой маршрут.

Было около пяти часов вечера, Мы торопились, намереваясь до темноты добраться до моря. Ведь теперь пойдем вниз и можно будет развить большую скорость. Сначала с крутого склона мы припустились бегом. Затем ниже нас стал обступать лес, преграждали дорогу густые кустарники, поваленные деревья, многочисленные ручьи и речки, которые надо было переходить вброд. Это резко замедлило нашу скорость.
Мы шли не гуськом, а шеренгой, иногда скрываясь друг от друга за кустами и деревьями, и перекликались, чтобы не заблудиться. Степан нес рюкзак, в котором лежал завтрак, а у нас с Мариной были полевые сумки с картами и дневниками. Кое-где среди травы попадались лисички. Я сняла с головы косынку и зачем-то собрала в нее немного грибов.

Спустились сумерки; мы собрались вместе и пошли гуськом. Скоро совсем стемнело. Тайга стала более густая и вдруг она неожиданно отступила, и мы попали в пространство без деревьев, но поросшее такой высокой травой, что она скрыла бы даже всадника на лошади. Тропинки не было и приходилось с трудом продираться сквозь эту заросль. Неожиданно подул свежий ветер, трава поредела, и мы очутились у моря в бухте "Китовое ребро".

Была уже ночь. В небе светили звезды, и из волн поднималась огромная красноватая луна. Белые барашки набегали на берег и шуршали галькой. Мы остановились, зачарованные этой красотой. Было холодно. Не рассчитывая на двухдневное путешествие, теплой одежды с собой не взяли и теперь думали - как же мы будем здесь ночевать?

Пройдя немного вдоль берега увидели чуть заметную тропинку, которая вела от моря в траву. Пошли по ней, и она привела нас к крохотной избушке на опушке леса. Это, по-видимому, было заброшенное пристанище охотников. С трудом открыв, заскрипевшую на ржавых петлях дверь, мы вошли. Чиркнули спичку и увидели, что внутри были широкие нары с небольшим количеством сена. Опрокинутая железная бочка из под бензина служила печкой.

Несмотря на усталость и пустоту в желудках работа закипела в наших руках. Кто-то ломал сучья, кто-то разжигал печку. Я, найдя старый котелок с остатками мазута, пошла искать, журчащий где-то рядом, ручей. Долго какой-то палочкой безуспешно отскребала мазут. Так до конца и не очистив котелок, набрала в него воды и принесла в избушку, где в бочке жарко потрескивали дрова.

Но случилось непредвиденное: когда разжигали огонь, коробок спичек неосторожно положили на печку, он вспыхнул от жара раскаленного железа и мы остались без единой спички. Теперь, чтоб не остаться без огня, надо было поддерживать его всю ночь. А для этого необходимо заготовить достаточное количество дров. И мы все еще голодные, в ожидании греющегося чая, а вернее кипятка с запахом мазута, отправились на сбор сучьев. Наконец дрова заготовлены, и можно приступать к трапезе.
- Ну, Степан, доставайте завтрак из вашего рюкзака, - сказала Марина. Степан долго развязывал рюкзак, потом долго в нем рылся, пыхтя и кряхтя, и наконец, подняв голову и блестя толстыми стеклами очков в отсветах огня, объявил невозмутимым голосом:
- А завтрака в рюкзаке нет.
- Как это нет, - воскликнули мы с Мариной в один голос.
А вот так, очень просто - нет и все. Наверное выпал где-нибудь, когда я перепрыгивал через ручьи по камням, - нахально ответил, ничуть не смутившийся, Степан.

Мы недоумевали - как это что-либо могло выпасть из крепко завязанного рюкзака. После этого нам ничего не оставалось делать, как поужинать лисичками, к счастью собранными мною по дороге сюда. Но их к сожалению было очень мало. Нанизали грибы на прутик, подержали над огнем и съели, чуть-чуть подсохшими без соли. Это было не особенно вкусно, но голод не тетка. Запили кипятком с привкусом мазута и стали укладываться спать.

Была уже очень поздняя ночь. У Степана начался очередной приступ малярии и мы, решив его не беспокоить, дежурили у огня по очереди с Мариной. Ночью начал накрапывать дождь. К рассвету, когда нам пора было вставать, он усилился.
- Может быть, пока согреется вода и мы позавтракаем ею, дождь пройдет, - предположила я.
Навряд ли, - сказала Марина, - но мы все-таки подождем немного, пока он поутихнет.

Но дождь становился все сильнее. Пережидать бессмысленно - вдруг он зарядил на целый день. Надо было идти осматривать прибрежные скалы, хотя известно, что по технике безопасности по мокрым скалам лазать не полагается, так как они становятся скользкими и можно с них сорваться.
- Ничего, мы будем осторожными, - сказала наша начальница, - но только придется кому-то остаться хранителем огня для того, чтоб можно было после возвращения высушить одежду и обогреться. Оставайтесь-ка вы, Женечка, а то образцов будет немало и нам с вами без мужской силы не справиться. Степан, как вы себя чувствуете? Сможете ли идти в маршрут? - обратилась Марина к нашему единственному и "неотразимому" мужчине.
- Я совершенно здоров, Марина Алексеевна, - бодро произнес наш Степан.
- Ну, тогда пошли.
И они ушли, а я осталась одна. Дождь барабанил и барабанил по крыше. Я сидела около печурки, понемногу подбрасывая, и думала - как они бедные там под таким ливнем лезут на мокрые и скользкие скалы.

Постепенно дождь прекратился и из-за разогнанных ветром туч, появилось ласковое солнышко. Я вышла из избушки. Передо мною был луг, а метрах в тридцати-сорока начинался лес.

Невыносимо хотелось есть. И вдруг - о, радость: сбоку от порога росла одна-единственная травинка овса, которая шелестела своими колосками при легком дуновении ветерка. Присев на корточки я сорвала ее и с наслаждением стала шелушить и есть овсяные зернышки. Ах, как это было вкусно, только мало.

Вдруг в лесу раздался какой-то треск. Как будто кто-то тяжелый шагал по сухим сучьям. Я подняла глаза и к своему ужасу увидела... медведя. Он стоял на задних лапах и с удивлением взирал на меня и на дым, который струился из железной трубы на крыше избушки.

Я опрометью влетела в домик и привалилась всем телом к закрытой двери, в глубине души сознавая, что моей маленькой девчоночьей силы совсем недостаточно для того, чтоб преодолеть напор медведя, если он захочет вломиться в мое убежище. За стенами была тишина. Видимо лесной хозяин решал, как ему поступить. Наверное, поразмыслив он решил, что летом в лесу достаточно ягод и всякой другой пищи для того, чтоб не рисковать и не связываться с человеком, у которого, возможно, есть ружье. Да и дым его видно пугал. Уж не знаю, что он еще там думал, во всяком случае, снова послышался треск сучьев, с каждой секундой становившийся все тише - это медведь быстро удалялся в лесную чащу. Опомнившись от страха и подбросив в огонь охапку дров, я выглянула в открытую дверь - на опушке никого не было.
Время шло. Что-то долго нет моих товарищей. Поджидая их, я смотрела на пляшущие языки пламени и думала о том, что сейчас делается дома в Москве. Здесь в Приморье утро, а там уже вечер и мама пришла с работы и сидит за столом, пьет чай и, может быть, читает мое письмо.

Но вот, наконец, на повороте тропы показалась Марина, а за ней и Степан с тяжелым рюкзаком.
- Ой, как мы продрогли. Там на берегу такой холодный ветер. Ужас! - говорила Марина. - Женя, скорее ставьте воду на огонь.
Котелок в мазутном котелке уже булькал на горячей печке. Протянув замерзшие руки к огню, они рассказывали мне о своем маршруте, а я им о встрече с медведем. Попив кипятку и отогревшись, мы залили огонь в печурке и тронулись в обратный путь. Надо было успеть до темноты выбраться из тайги и вернуться в поселок.

Сил было мало, так как мы не ели уже больше суток, а идти предстояло в гору. Степан, несмотря на тяжелый рюкзак за плечами, быстро нас обогнал и исчез бесследно. Сколько мы не звали его, ответа не было. Тут-то мы с Мариной и догадались, что он один съел весь запас хлеба с беконом, когда накануне вечером в отдалении от нас переходил ручьи и речки. Иначе откуда же у него столько сил, что он с тяжелым рюкзаком скачет по горам, как горный козел. Вот предатель - съел один все, что было взято на троих! Ругая его последними словами, мы еле передвигали ноги.

Солнце скрылось, компаса у нас не было (его унес Степан) и мы заблудились. Силы иссякали. Мы уже не шли, а буквально ползли в гору. Под ногами попадались какие-то неизвестные нам черные ягоды. Марина говорит:
- Я больше не могу терпеть голода. Давайте поедим этих ягод.
- По-моему не стоит рисковать; вдруг они не съедобные, - возразила я.

Марина не прислушалась к моему мнению и съела довольно большое количество этой сладковатой, как оказалось, отравы. Через некоторое время начались страшные боли в животе. Марина каталась по земле, стонала, ее тошнило. Водой бы напоить, но нигде ни ручейка, ни лужи. Глухая тайга и мы вдвоем затерянные в ней.
- Женечка, идите одна. Может быть выйдите куда-нибудь к людям и вернетесь с ними за мной, - простонала Марина.
Но я отказалась. Уж если даже я и вышла бы из тайги, что мало вероятно, то обратной дороги, конечно, не нашла бы.
- Если погибать, так вдвоем, - ответила я и села рядом с корчившейся Мариной.
Наконец ее вырвало, боли понемногу утихли, она отлежалась и мы двинулись потихоньку куда глаза глядят, без всякой надежды найти дорогу.

День был пасмурный, и кроны высоких деревьев превращали его в сумерки. Разные мысли лезли нам в головы - о тиграх, медведях, удавах, росомахах, от встречи с которыми гибло немало людей в Уссурийской тайге. Шли медленно, смотря в землю, спотыкаясь о кочки, запутываясь ногами в мелком кустарнике и травах.
И вдруг... Я не поверила своим глазам: у меня под ногами лежала на земле... нет, не змея, а что бы вы думали? - просто обычная старая резиновая калоша.
- Ну и что же этому так удивляться и радоваться? - наверное подумаете вы. Но ведь это значит, что здесь проходили когда-то люди!
- Марина! Смотрите, что я нашла! - радостно закричала я, поднимая свою находку высоко над головой.
Мы подняли глаза вверх и увидели над собой телеграфные провода. Это было спасение. Мы зашагали, взглядывая наверх, вдоль проводов и скоро наткнулись на телеграфный столб. Так и шли вдоль линии от столба к столбу, пока не вышли на тропинку, приведшую нас, в конце концов, к малиннику, мимо которого мы проходили накануне.

Уже смеркалось, и надо было торопиться. Но оторваться от вкусных ягод не было никакой возможности. Мы старались поскорее наполнить наши изголодавшиеся желудки, но время шло быстро, незаметно пролетел час, и стало совсем темно.
Насытившись, бодрым шагом двинулись по тропинке вдоль реки вниз по течению. Тьма была кромешная - звезды в хмуром небе не просматривались. Но теперь то уж нельзя сбиться с пути, так как под ногами была тропа, которая шла вдоль берега речки, ведшей в бухту, где была желанная гостиница.

В двенадцать часов ночи мы вошли в поселок. Натруженные ноги уже отсчитывали последние шаги. Вот, наконец, и наш дом и приветливая встревоженная хозяйка гостиницы. Она, оказывается, подняла на ноги всю местную милицию на поиски нас - геологов , пропавших в тайге.
- А где же ваш парень? - спросила она.
- Как? Его разве нет дома? не на шутку испугались мы.
По нашим расчетам он давно должен быть здесь. Он не мог заблудиться, как мы, так как у него был компас. Значит, что-нибудь случилось. И в наших головах представали картины одна страшнее другой.
Тем временем хозяйка принесла в комнату две лоханки, наполненные холодной водой со словами:
- Вот, поостудите-ка ваши намятые ноженьки, усталость-то и пройдет.
Много лет прошло, а я до сих пор помню, как приятна была эта материнская забота.
Мы сидели на кроватях с опущенными в воду ногами и слушали рассказы хозяйки, которые нас отнюдь не успокаивали. Вот что она нам говорила.
- А что ж, и вполне можно пропасть в тайге. Вот недавно-то пошел солдат в увольнение в тайгу и не вернулся. Стали искать. И нашли его бедного мертвым, задушенным удавом. А удав то тоже мертвый. Когда, значит, стал удав то душить солдата, то он в него нож вонзил и убил. А кольца то, слышь, не разжались. Так и нашли их вместе мертвыми. А то вот еще случай был: росомаха спрыгнула с дерева на шею, проходящего мимо охотника и задрала его насмерть.
От таких рассказов нам стало совсем тревожно за Степана. Что же все-таки могло с ним случиться? Где он? Что с ним?
А наш беззаботный Степан в это время бодрым шагом подходил к дому и появился на пороге, насвистывая веселую песенку.
- Степан! Где же вы пропали?! - воскликнула Марина. Мы так волновались!
- Нечего было волноваться, - невозмутимо ответил Степан, -Что со мной могло случиться? Просто я занимался геодезической съемкой и составил карту.

Мы были возмущены. Он, съевший весь наш хлеб, полный сил и энергии, бросил двух голодных обессиленных женщин в глухой тайге и унес с собой компас для того, чтобы с его помощью заниматься съемкой, интересующей только его и абсолютно не нужной для нашей научной работы. И если б не калоша, на которую я случайно наткнулась, то неизвестно, чем бы кончились наши странствия.
С тех пор Степана в маршруты не брали. Ходили вдвоем, а его оставляли кашеварить. Но и на этом поприще он проявил себя не с лучшей стороны. Но об этом другой рассказ.

"Непроходы". Итак, теперь в маршруты мы отправляемся вдвоем с Мариной.
Следующим ранним ясным утром мы вышли из поселка в бухте "Мутухе" и направились по лесной тропе вдоль берега моря. Пройдя несколько километров достигли прибрежных скал, отвесно обрывающихся в море. Стоял теплый солнечный день, дул легкий ветерок. Скалистый берег образовывал волнистую линию и там, где скалы отступали от моря, были пляжи длиной метров десять и шириной два-четыре метра.

Участки скал, обрывающихся прямо в море, образовывали так называемые "непроходы", которые имели длину шесть-семь метров. С трудом нашли более ии менее пологий спуск и спустились к воде. После десятиминутного отдыха начался осмотр скал.

Обходя "непроходы" по колено в воде, мы останавливались на пляжах, сбрасывали с плеч рюкзаки, доставали записные книжки, этикетки и принимались за работу. Марина делала зарисовки, описывала породу, отбивала образцы сама или поручала это мне. Потом писала этикетки. Я отколачивала от образцов маленькие кусочки на шлифы и все это - и образцы, и шлифы заворачивала в оберточную бумагу. Среди дня съели принесенный с собой хлеб с салом и продолжали работу. По мере продвижения от пляжа к пляжу рюкзаки тяжелели, наполняясь каменным материалом.

Увлеченные работой, мы не заметили, как начался прилив и наши ноги оказались по щиколотку в воде. В это же время небо нахмурилось, подул холодный ветер и стал накрапывать дождь. Спасая записи, пришлось срочно спрятать полевые дневники в п/b>

Но, как оказалось, обратного пути не было. Чтобы выбраться к пологому месту, где мы спустись к морю, предстояло обойти по воде несколько "непроходов". Там, где раньше было по колено, теперь, во время прибоя, стало по шейку и выше.
Ветер усиливался и гнал волны, поднимавшие со дна песок и гальку, к берегу, где они с грохотом разбивались о скалы. Пляжи исчезли. Хлестал косой дождь. И все же мы решили попробовать обойти скалы. Полевые сумки были привязаны на голову, лямки у рюкзаков укорочены до предела, чтоб не намокли собранные образцы..

Волна набежав, высоко захлестнула скалу и ушла обратно в море. В этот момент мы бросились в воду, надеясь успеть обойти "непроход" до того, как волна вернется обратно и не повысится уровень воды, который сейчас был чуть ниже пояса. Но не успели пройти и половины расстояния, как неожиданно набежавшая волна сбила нас с ног, оторвала наши цеплявшиеся руки от мокрых и скользких скал и отнесла на несколько метров в море. Первой мыслью было: только бы не намочить сумки с записями и картами, привязанные к голове; только бы не погубить проделанную работу. Но тут набежала следующая волна, которая понесла нас обратно к берегу и сильно ударила о скалу. Не успев подняться на ноги, тщетно пытаясь удержаться за мокрые уступы, мы опять были отнесены
в море.

Намокшие тяжелые рюкзаки тянули вниз. Казалось, что сейчас пойдем ко дну. Но волны одна за другой поднимали нас на свои гребни и снова, и снова кидали на отвесную каменную стену. Похоже - не выбраться нам из этого кипящего котла. Мгновенно вспомнилась вся прожитая до этого дня жизнь и, конечно, мама.

И все-таки море сжалилось над нами, и косая волна выбросила нас, как щепки на полузатопленный пляж.

Замерзшие, измученные и избитые мы поднялись на ноги. Синяки и ссадины считать было некогда. Вода на пляже все прибывала, и надо было что-то предпринимать, чтоб выбраться из этой западни, в которую нас загнало хмурое и недоброжелательное разбушевавшееся море. Развязав свой рюкзак, Марина достала толстую веревку, которую всегда носила с собой, завязала на ее конце петлю и сильным ловким движением забросила на пятиметровую скалу. На наше счастье петля зацепилась за острый выступ наверху. Марина подергала веревку (кажется прочно!) и полезла наверх. Я осталась с рюкзаками внизу. Затем на этой веревке были подняты два рюкзака, потом выкарабкалась и я.

Счастливые от одержанной победы, но с еще не унявшейся от пережитого волнения, сырости и холода, дрожью, мы разделись, выжали насквозь промокшую одежду и стали заклеивать лейкопластырем и завязывать бинтами свои израненные руки и ноги.
- Ну, а теперь быстрым шагом к дому, чтоб согреться и не заболеть, - скомандовала Марина.
Взвалив на себя рюкзаки мы отправились в путь. В мокрой одежде идти тяжело. Штанины брюк прилипают к ногам, зацепляются одна за другую, что затрудняет движение.

Дождь прекратился, выглянуло солнце, и от нас повалил пар. К дому мы подошли почти сухими. Здесь ждал нас горячий обед, приготовленный заботливой хозяйкой. Утром на следующий день мы отплыли в Тетюхе.

На вершину без дороги. Оставив Степана дома и дав ему задание по копированию карт, мы с Мариной отправились в дальний маршрут. Перейдя узкоколейку, углубились в тайгу по лесной дороге, которая вела на север. Изредка по обочинам попадались обнажения коренных пород, около которых мы останавливались, отбивали образцы и затем отправлялись дальше. Утро улыбалось нам лучами солнца, пробивавшимися сквозь кроны высоких деревьев.

Когда день перевалил уже на вторую половину, дорога поползла полого вверх, огибая по спирали сопку, на вершину которой нам необходимо было попасть, так как там ожидалась хорошая скальная обнаженность. По этой дороге до вершины надо было бы тащиться километра три. Мы боялись не успеть до темноты осмотреть намеченную на карте точку и решили идти напрямик по склону, поросшему кустарником. Прикинули по карте - метров восемьсот. Правда, несколько покруче, но ничего, все-таки так быстрее доберемся, - подумали мы и свернули с дороги.

По мере нашего подъема, кустарник, вопреки ожиданиям, становился все чаще и чаще. Мы с трудом продирались сквозь него. Но пройдя метров триста, уперлись в такую непроходимую чащу, что вынуждены были повернуть назад. Пока мы выбирались обратно на дорогу, спустились сумерки. Но нельзя же было возвращаться, не достигнув главной цели нашего маршрута и мы пошли, почти побежали, насколько позволяло дыхание, вверх по дороге. На вершине были уже в полной темноте.
Наощупь отбив молотками несколько образцов породы, тронулись в обратный путь. Бегом спустились по дороге с горы. Затем шли очень быстро узкой лесной дорожкой. Ветки хлестали по лицу. Нас окружали какие-то неведомые звуки и шорохи. Это лесные звери выходили на ночную охоту. Было как-то жутковато.
- Женя, пойте песни и как можно громче, чтоб нам не обращать внимания на звуки. Да и, может быть, человеческий голос отпугнет хищников, - сказала Марина.

Я запела. Это было довольно трудно, так как мы не шли, а буквально летели так быстро, что и без песен перехватывало дыхание. Уже двенадцать часов ночи, а конца пути и не видно. Наконец, через час лес стал редеть и мы выскочили к узкоколейке. Когда нас миновали все опасности, таившиеся в ночном лесу, почувствовали, что страшно голодны. Это подстегнуло нас и, несмотря на усталость, не сбавляя скорости , мы быстро приближались к дому.

Степан. В два часа ночи переступили порог нашего обиталища, думая, что Степан уже давно беспокоится из-за нашего долгого отсутствия и с нетерпением ждет нас. Но ничуть не бывало. В доме было темно, и раздавался громкий храп. Зажгли свет. Степан спал, и перед его кроватью на полу стояла большая алюминиевая кастрюля, в которой нам обычно варили еду в местной рабочей столовой; но она была совершенно пуста, выскоблена до дна, и лишь по остаткам на стенках можно было догадаться, что когда-то в недалеком прошлом там была манная каша. "Неужели он все съел? - подумали мы, - Нет, не может быть, где-то есть еще что-нибудь, хотя бы хлеб."
- Степан! Мы страшно голодны. Где еда?
Степан не шелохнулся.
- Степан, да проснись же ты! Мы возвратились и хотим есть, - говорила я, расталкивая его.
- Ну, что еще случилось? В чем дело? Что ты меня будишь? - сонно потягиваясь и протирая свои близорукие глаза, ворчал он.
- Что нам поесть?!
- А есть нечего.
- Как это нечего?!
- Да так. Вы так долго не шли, что я всю кашу съел.
- Как ты мог? Ну а хлеб хотя бы есть?
- И хлеб весь съел, - спокойно произнес он, зевая.
Мы сначала подумали, что это шутка. Но мешок, в котором хранился, купленный по карточкам на всех троих хлеб, был пуст. Пришлось нам ложиться спать голодными.
Наутро обнаружилось, что исчез весь ватман, привезенный из Москвы для вычерчивания разрезов и карт.
- Степан, вы не видели рулон ватмана? Он был здесь, в углу, - спросила Марина.
- А ватман кончился, - последовал невозмутимый ответ.
На наших лицах изумление.
- Как кончился? Ведь мы же истратили только один лист - тот на котором вы вчера чертили карту.
- Да. Но остальные листы я разрезал и сделал себе записную книжку. Писчую то бумагу я давно уже всю использовал, а мне же надо вести дневник.
- Но, Степан, ватман является дефицитом даже в Москве, - сказала Марина, - а здесь достать вообще невозможно и вы так безответственно расходуете его на собственные нужды. В конце концов, вы же на работе!

Но наш юноша был уверен в своей правоте и на все доводы возражал, что без ватмана наша работа вполне обойдется, а что он, Степан, обойтись без записной книжки никак не может. В ней он при помощи несколько измененной азбуки Морзе записывал, вероятно, свои мысли и впечатления. Это была просто детская игра, за которую он впоследствии очень жестоко поплатился. В сороковые годы хватали и сажали людей по малейшему подозрению в неблагонадежности. А ведь зашифрованные записи всегда подозрительны. И никто особенно и не разбирался, что там написано. Вот и схватили Степана и отправили в Сибирь на полтора года. Это он еще легко отделался.

А то вот еще: однажды, оставшись один, Степан отправился на прогулку по окрестностям рудника. В тайне от нас он решил при помощи компаса заняться геодезической съемкой и составить топографическую карту. Перед тем, как поехать на Дальний Восток, он прошел геодезическую практику и теперь с увлечением применял полученные на ней знания.

Полиметаллический рудник был засекреченным объектом и за составление топографической карты такого района, да еще в военное время, можно было поплатиться головой, о чем Степан был предупрежден.

На вопрос Марины, чем он занимался во время прогулки, Степан промычал что-то невразумительное. Но помня, что он бросил нас одних в тайге ради того, чтоб заняться геодезической съемкой, Марина заподозревала, что и здесь он составлял карту. Поэтому необходимо было убедиться права ли она в своих подозрениях.

И тогда решено было, отослав студента из дома, проверить его вещи. Для этого пригласили сотрудников другого отряда, как понятых что ли, и открыли его чемодан. Там лежал сложенный вчетверо лист ватмана, на котором и была вычерчена злополучная карта, которую пришлось немедленно уничтожить. Когда Степан вернулся Марина сказала ему об этом. Он ничего не ответил, только зло посмотрел сквозь толстые стекла очков.

Вместе с окончанием полевого сезона кончились и наши деньги. Еле-еле наскребли на билеты в обратный путь. И вот снаряжение и образцы упакованы и мы все вместе (Марина, Степан, Федя, я, Владимир Алексеевич и Аркадий) сидим на вещах в ожидании "кукушки", чтоб отправиться на пристань.
- Марина Алексеевна, дайте мне денег на телеграмму, а то дома волнуются, - попросил Степан.
Мелких денег не было и Марина дала ему крупную купюру, предупредив, что истратить можно самый минимум, буквально на несколько слов. Вернувшись с почты, сдачи Степан не принес. Он отправил телеграмму своей невесте на все деньги и с восторгом читал нам текст:
- Нет, вы послушайте, какую я чудесную телеграмму отстукал: "Дорогая Машенька, очень скучаю, скоро приеду, жизнь кипит, малярия молчит, были в тайге, видели медведя..." Ну и так далее в том же духе; всего около ста слов.

Каков? А? У нас на то, чтоб выкупить хлеб по карточкам не хватает, денег, а он развлекается такими телеграммами.

Вот таким оказался Степан. В нем соединялся страшный эгоизм и инфантилизм, несмотря на его двадцать один год. Да, в разведку (не только военную, но и геологическую) с таким человеком ходить не стоит - можно пропасть.

В обратный путь. Наконец дождались "кукушку" и она покатила нас к пристани "Тетюхе", где уже стоял на причале наш старый знакомец "Франц Меринг". Погрузились, прощальный гудок и пароход медленно отваливает от пристани. Мы стоим на палубе и всматриваемся в удаляющийся берег. Во время этого рейса мы познакомились с корабельным плотником, который резко выделялся своей интеллигентностью из всей остальной команды. Это был высокий крепко сложенный мужчина среднего возраста с крупными чертами волевого лица. Он много рассказывал нам о своих кругосветных странствиях по всем океанам и морям с заходом во многие страны на разных континентах. Он знал несколько языков и был интересным собеседником.

Во Владивостоке удалось сразу же достать билеты на поезд, но лишь в общий вагон. Но к счастью через знакомых Андрющенко нас впустили в поезд до общей посадки. Когда мы грузили тяжелые ящики с образцами пород, проводница с пристрастием спрашивала нас:
- Вы что, патроны, что ли везете?
- Нет, камни.
- Так что, в Москве что ли камней нету? Вы чо, сумасшедшие что ли, - недоумевала она, по-моему, так и не поверив, что это действительно были камни.

Вот мы и в вагоне. Заняли две третьих багажных полки на шестерых и спим поочередно, по два человека на полке. Дышать нечем. Внизу женщины с маленькими орущими детьми - горшки, пеленки, духота. В голове трезвон от недостатка кислорода. Заснуть невозможно и я периодически выхожу на площадку, сажусь там на корточки и дремлю под громкий стук колес, вспоминая дорогу из Москвы во Владивосток, когда в нашем распоряжении был целый мягкий вагон.

С нами едут моряки - молодые мальчишки. Один из них пятнадцатилетний юнга торгового флота держался как бывалый матрос. Это было очень смешно. Он уже успел побывать в Америке, был страшно горд этим и раздавал направо и налево цветные открытки с изображением кинозвезд и видами американских городов и мостов. Другой скромный, застенчивый, высокий и тощий ехал на побывку домой в Москву. Этот все время молчал и вдруг на одной из остановок выскочил и купил у какой-то тетки вязанную пуховую шапку ядовито-розового цвета, которую непременно хотел подарить мне. Я отказывалась, но он все-таки всучил мне ее, смущенно говоря:
- Ну куда же я ее теперь дену?
И в конце концов я была ему даже благодарна за этот подарок, так как красивая золотая осень с пышными темно-красными георгинами во Владивостоке быстро сменилась на морозную зиму в Сибири, и шапка эта мне очень пригодилась.

Недавно, роясь в старых письмах, я нашла свое не отправленное письмо, написанное моему двоюродному брату Дике, осенью 1944 года и мне хочется его привести, хотя в нем и повторяются описания некоторых событий, рассказанных выше.

23 сентября 1944 г. Тетюхе. Братишка мой дорогой! Наконец то получила от тебя письмо. Живя здесь уже два месяца, я не получила ни одного письма. Даже как-то тоскливо стало. Зато сегодня, вернувшись из далекого похода, я нашла здесь сразу восемь писем. Вот радости-то было! От мамы получила сразу три письма. Как досадно, что ты не повидался с ними в Москве. Мама писала мне, что, может быть, тебе удастся остаться на заводе в Ленинграде. Тогда, вероятно, увидимся скоро. Когда вернусь в Москву, то постараюсь получить командировку в Ленинград. Думаю, что это удастся. Представляю, как тяжело тебе было входить в нашу квартиру. Мне очень хочется в Ленинград, но как-то страшно смотреть будет на все и думать о том, что было здесь два года тому назад. Мама писала мне, что моя подруга получила письмо от брата, которого считали убитым, так как от него три года не было известий. Может быть, и Андрей наш найдется. А вот папа опять пропал. Но так хочется верить, что все кончится благополучно. Я очень довольна, что поехала в эту экспедицию. Увидела так много интересного! Были мы и на побережье, и в тайге. Видели медведя, слышали крики изюбров, ну, а уж о мелком зверье и говорить не приходится. Очень бы хотелось поймать бурундука и привезти в подарок девочкам. Их тут очень много, но поймать трудно. Эти зверьки что-то среднее между белкой и крысой. Сами они рыженькие, как белки, только полосатые, и хвост, как у белки - пушистый. А мордочка крысиная. Такие они симпатичные. Прелесть просто! Десять дней мы бродили по побережью. Море тут суровое, неприветливое и холодное. Прямо в море свисают скалы, причем настолько выветрелые, что время от времени обваливаются. И вот нам надо пройти вдоль моря и посмотреть из каких пород состоят эти скалы. Идем по отмели из крупных галек, на пути встречаются непроходы. Приходится обходить эти скалы. А они как-то расположены так, что среди них получается какой-то бушующий котел. Прибой был сильный, так как на море был шторм 9 баллов. Но мы все-таки полезли в море, так как это было нужно. Туда прошли благополучно, а обратно пришлось идти с рюкзаком набитым образцами. Прибой стал сильнее, дул ветер и лил дождь. А там глубоко, около самых скал по шею. Я пошла держась за скалы, но прибоем меня оторвало и стало швырять. Пришлось поплавать с рюкзаком на спине, который так и тянет ко дну. А каждая волна схватывает и уносит дальше в море. Наконец меня вышвырнуло на берег, прокатило несколько раз по гальке и обратно не унесло. Отделалась несколькими синяками. А все-таки страшновато было. А то как-то раз нам надо было пройти из одной бухты в другую, но по берегу было невозможно. Пришлось идти по долинам рек. По карте рассчитали так, что обернемся за один день. Вышли в 7 часов утра. Шли до четырех дня, а моря и в помине нет. И до перевала идти и идти. Решили, что заночуем в бухте, а хлеб, взятый на завтрак, оставили на вечер. Хорошо было, пока мы шли по тропинке, которая хотя и терялась все время, но все-таки когда-то по ней ходили. Но скоро тропинка эта кончилась, и нам пришлось продираться по тайге. Если б ты знал только, что это значит! Только когда начало темнеть мы пришли в бухту. Там стоял единственный домик, вернее подобие его, в котором лет двадцать никто не жил, а раньше жили какие-то китайцы-охотники. Тропинка к нему заросла. Вся бухта была покрыта травой выше роста человека. Ну пробрались мы к этому жилищу, наломали дров, нарвали травы, просушили ее у огня, так как она была мокрая от дождя, и постелили на нары. Просушились сами (идя по тайге, попадали в болота, по пояс переходили речки под конец уже не раздеваясь - надоело, слишком уж из много). Когда, наконец, довольные, что можем утолить свой голод, полезли в рюкзак за хлебом, там его не оказалось. Он как-то выпал по дороге. Пришлось пожарить лисички, которые набрали по дороге, Мы надели их на палку и в огонь, но они ил превращались в угольки, или оставались сырыми. Тогда это казалось нам вкусным, а теперь тошнит при одном воспоминании об этих сырых грибах без соли. Ну, переночевали мы; на утро (в 5 часов) Марина (начальник отряда) и Спартак (наш коллектор) пошли в маршрут, а я осталась поддерживать огонь, так как у нас вспыхнули и сгорели все спички. Сижу и слышу треск на сопке: кто-то сучья ломает. Это был медведь. Шел он все ближе и ближе к дому. Стало довольно-таки неприятно. Но они здесь боятся людей, и как только он увидел меня, да еще у огня, то сразу и убежал. В 9 часов утра мы двинулись обратно, Думали, что не дойдем. Такая слабость была. Уже больше суток ничего во рту не было. Очень трудно было идти на перевал. Через каждые 200 метров ложились отдыхать. Заблудились, но все-таки выбрались на тропинку. Часа в два дня мы наткнулись на малину. Тогда уже повеселели совсем, подкрепились ею и благополучно приплелись домой к темноте. Только сегодня вернулись с Лифудзина; это рудник в 120 км. от Тетюхе. Туда шли пешком с рюкзаками на плечах. По дороге переправлялись через реку Кинсухе. Это очень быстрая, бурная и широкая река. Правда, она не глубокая, по пояс только, но так сносило течением, что если б не Спартак, плавала бы я, да и Марина тоже, в Японском море. Там, на Лифудзине, очень много винограда (дикого, конечно), грецких орехов, кедровых орехов. Винограда мы наелись вдоволь. Кедровых орехов набрала немного домой, только мало совсем - несколько шишек, так как в этом году неурожай. Грецких немного побольше. На побережье набрала больших красивых ракушек, морских ежей. Хочу девочкам привезти. Им ведь интересно будет. Но морские ежи такие хрупкие. Их очень трудно будет везти. Для себя набрала рудных образцов. Красивы они очень. Теперь уже осень, часто идут дожди (да и вообще тут влажный климат) и иногда тянет домой. Особенно, когда в сырую ночь приходится ночевать на открытом воздухе, да еще без спальных мешков (при далеких переходах пешком мы их не берем с собой - тяжело). Ух и холодно же! Ужас просто! За все лето много случалось с нами всякого, но ведь всего не напишешь. Ну, пока все. Крепко целую. Твоя Женя."