ВОЙНА

На даче. В Москве

22 июня было прекрасное воскресное утро - теплое, солнечное. Мы проснулись, встали, не спеша позавтракали и только собрались пойти на пруд выкупаться, как увидели, что все жители деревни бегут к сельсовету, где громко кричит репродуктор. Мы побежали тоже, пока еще ничего не понимая. И вдруг заплакали, заголосили женщины. Все в смятении. ВОЙНА!!

В тот же день вечером мама уехала в Москву. На другой день я и Ляля пошли прогуляться к Можайскому шоссе. Подошли и сразу сердце упало - по дороге, громыхая, нескончаемым потоком ехали машины с солдатами, а по обочинам в скорбном молчании стояли заплаканные женщины.

Через несколько дней всем приказали рыть щели (глубокие, в человеческий рост узкие канавы) около домов на случай бомбежки. С непривычки это было очень трудно, и скоро все руки превратились в сплошную кровавую мозоль. Обмотали их носовыми платками и продолжали рыть. Так прошло три недели.

А в Москве в это время решался вопрос - как быть с детьми. Зоя просила отправить их с какой-либо оказией в Ленинград. Но не было ни оказии, ни возможности, так как все железные дороги были забиты эшелонами с солдатами и военной техникой. Штатским людям билеты на поезд не продавали.

Детей сотрудников ИГЕМа, где работала мама, было решено отправить в лагерь в Северный Казахстан, на озеро Боровое. Александр Евгеньевич Ферсман, директор Института, мамин учитель и друг, советовал послать туда наших девочек, так как Боровое, говорил он, прекрасный курорт, и ребятам там должно быть неплохо.

Мама написала об этом в Ленинград. В ответ пришла телеграмма, в которой Зоя умоляла никуда не отпускать от себя Асю и Лелю- в любом случае быть всем вместе. Через некоторое время мы получили письмо.

"Москва, Сретенский бул., 6/1, кв. 154,
Ирине Дмитриевне Борнеман.
9/VII-41 г. Дорогая, милая Ирина,
получила сегодня письма от детей, Юры с припиской Жени, которая меня вновь встревожила, а именно: "Вряд ли здесь придется остаться". Почему нет?! Фронт как будто стабилизировался; отъезд детей с какой-либо организацией, повторяю, крайне нежелателен; лето жаркое, возможны эпидемии, и уже эти случаи есть в эвакуированных лагерях, очагах (так назывались детские сады) и т.д.; желудочные заболевания уже имеют место. Почему Борис сказал, что в Родники ехать не имеет смысла, не поняла. Выезд из Ленинграда, в особенности детей, свободный; вероятно то же и у вас. Если нет нажима со стороны власти в отношении очищения дачных мест от дачников, то можно и сидеть. Ведь сейчас очень трудно со всяким передвижением по железным дорогам, и подвергать детей этой муке, в особенности Асю, крайне нежелательно. Напиши, как обстоят в этом отношении дела?! Наташа Ольденбург (племянница академика-секретаря Сергея Федоровича Ольденбурга и одновременно моя крестная; прим. Е.Х.) уехала со школой на Валдай и обещала написать, но от нее нет ни строчки - наверное измучилась; эта работа ей, по-моему не по силам. Напиши мне как Асик, Лелик?! Как Женя?! Юра?! От Бориса вчера получила письмо. Как с продуктами?
Благодарю за детей.
Целую. Зоя."

Ответ Зои на письмо папы:
"Киев, Банковская ул., 12, кв. 42.
Борису Андреевичу Борнеману.

8/VII-41 г. Дорогой мой Борис!
Счастлива, что ты в Киеве и благополучен. 24/VII я дала в адрес учреждения телеграмму с оплаченным ответом, прося сообщить о твоем местопребывании, но ответа так и не получила.
Девочки с Женей уехали на дачу под Москву 20 июня и по сие время находятся там. С Ириной на днях говорила по телефону и обо всём договорились. Думаю, что там и отсидятся они это тревожное время. Очень меня беспокоит судьба Андрея. От 23/VI были от него письма из Бобруйска, а больше ничего не знаю. Еще более пугает участь Дики. Они сегодня ушли, но на суше, где-то под Ленинградом, для его защиты! Я одна с Норкой. Вчера говорила с Дикой по телефону. Они две недели проходили практику на судне в бухте. А теперь вот так. Болит у меня за него сердце - хорош паренек. перешел на третий курс. Собирался летом усиленно заниматься английским языком.
Все знакомые юноши и мужчины, вплоть до Израиля, ушли добровольцами. Художника мобилизовали 23/VI.
Дика сказал, чтобы я здесь оставалась, и я осталась! Все обойдется хорошо для нас. Не сдадут наши - ведь все поднялись.
Целую тебя крепко.
Мы тоже работаем по обороне.
Зоя"

 

К началу войны папа был в Закарпатье. Немцы быстро приближались к их лагерю. Надо было срочно уходить в тыл. Геологи шли пешком, ехали на попутках, переправлялись через реки, и только к концу второй недели добрались до Киева. Сразу же по приезде туда, папу мобилизовали на работы по возведению укреплений за городом, а 11 июля он был мобилизован в армию. Об этом он писал Зое.

"Ленинград, наб. Кутузова 36, кв. 338,
Зое Андреевне Борнеман.
Киев. 11/VII-41 г. Дорогая Зоя!
Не писал, ибо был мобилизован на работы под городом. А сегодня мобилизован на военную службу. Отправляемся куда-то вглубь сегодня. Буду в технических войсках. Нас несколько геологов из института, что очень хорошо. Настроение прекрасное. Когда определится более или менее постоянное место, напишу.
Пока все. Ни от тебя, ни от Ирины вестей не имею.
Целую. Борис."

Московские власти настаивали на вывозе из города детей. В Геологическом Институте в это время срочно организовывалась экспедиция в Башкирию с целью разведки и поисков новых нефтяных горизонтов, продукция которых так необходима в военное время. Все ехали со своими семьями. Маме предложили войти в состав этой экспедиции, и она решилась. Мы перебрались с дачи в Москву.

Москва. Поздний вечер. На улицах темно, тревожно. Беспрерывно сигналя, медленно сплошным потоком ползут безглазые машины. Дома тоже слепые - нет ни одного освещенного окна. Затемнение.

Нам предстоит еще неделю прожить в Москве. Тревоги по несколько раз в день и почти каждую ночь. Днем они вызывают большее волнение, чем ночью, так как вся семья разбросана в разных местах - мама в институте, дети с Николавной дома или на улице, я где-то в бегах. Как только объявлялся отбой, устремлялись к телефонам, чтоб убедиться, что все члены семьи целы и невредимы.

Прошла неделя. Завтра, 27 июля мы эвакуируемся в Уфу в составе Башкирской Нефтяной Экспедиции Академии Наук СССР.
Всю ночь предстоит укладывать вещи. Плотно зашторив окна и задыхаясь от жары, мама, Николавна и я упаковываем вещи. Вдруг тревога. Быстро одеваем полусонных детей и спускаемся в глубокий подвал (два этажа ниже уровня земли), в котором располагается котельная нашего дома. Его собирались оборудовать под бомбоубежище, но пока здесь ничего не приспособлено для размещения людей. Вокруг топок кучи угля, разбросаны кипы старых газет, в которых шуршат рыжие тараканы. Расстелив газеты, взрослые укладывают на них сонных детей. Душно, жарко.

Я, улучив момент, поднимаюсь наверх и останавливаюсь в дверях подъезда. В ночном небе бой двух самолетов, лучи прожекторов; где-то близко трещат зенитки. Всё необычно и поэтому интересно. Но появляется строгая встревоженная мама и заставляет спуститься меня вниз.

Через два часа отбой. Возвратившись в квартиру, продолжаем собираться. К утру всё уложено. Комната заперта, и ключи сданы в домоуправление.