ПРЕДКИ

Для кого я пишу эти воспоминания? Для вас, мои потомки.
Чтобы знали какого вы рода-племени, кто были ваши далекие
и не очень далекие предки, как они жили и чем дышали.

О своих далеких предках я знаю только по линии мамы Ирины Дмитриевны Старынкевич. Сведения подтверждены выписками из Центрального Государственного Архива (ЦГИА), находящегося в Санкт-Петербурге.

Мой прапрадед Иван Александрович Старынкевич сын протоиерея Александра родился в 1785 году. В 1804 году окончил Императорский Московский Университет и поступил в комиссию составления законов переводчиком. Быстро повышался в должностях и званиях и в связи с этим довольно часто менял место жительства.

Служил стряпчим по уголовным делам в Могилевской губернии, затем в Департаментах Министерства Юстиции и Внешней Торговли. В1815 году был командирован в армию к генерал-фельдмаршалу князю Барклаю де Толли. По возвращении из армии в 1817 году, служил в таможнях разных городов: Ковена, Таганрога, Юрбурга (Литва) и Петропавловска. В 1828 году его определяют в типографию Московского Университета для надзора за производством, а в 1830 году Министр Народного Просвещения назначает И. А. Старынкевича Директором Университетского Благородного Пансиона, преобразованного впоследствии в I-ю Московскую Гимназию, а затем в Дворянский Институт. Иван Александрович был кавалером орденов Св. Анны III степени и Св. Владимира IV степени. В 1834 году был пожалован дворянством.

У Ивана Александровича и его жены Надежды Антоновны было одиннадцать детей. Его первенец, которого назвали Сократом, был моим прадедом. Он родился 18 декабря 1820г. Затем рождались Любовь (1822г.), Муза (1823г.), Юлий (1825г.), близнецы Софья и Вера (1828г.). Поликсена (1829г.), Ариадна (1831г.), близнецы Олимп и Эраст (1837г.) и Клеопатра (1838г.).

Вот и все, что я знаю о своем прапрадеде. Ниже я привожу копию Формулярного cписка, взятую из Архива, в которой постаралась сохранить, по возможности, орфографию того времени.

ПРАДЕД

Сократ Иванович Старынкевич

На большой фотографии, висящей на стене, изображен мой прадед. У него благородное интеллигентное лицо. Сквозь очки в тонкой золотой оправе внимательно смотрят строгие, с оттенком какой-то затаенной грусти, глаза. Здесь ему лет 65 - 70.

Мой прадед, старший сын статского советника Ивана Александровича Старынкевича - Сократ - родился 20 декабря 1820 года в Таганроге. С детских лет он обладал живым умом и отличался трудолюбием и обязательностью. Сократ учился в Дворянском институте, директором которого был его отец. В нашей семье сохранилась книга на французском языке, которой был награжден ученик седьмого класса. Это - “ Очерки по всемирной истории” (“Discours sur l‘histoire universelle”). На коричневом сафьяновом переплете тиснение:

ЗА ПРИЛЕЖАНИЕ,

УСПЕХИ

И БЛАГОНРАВИЕ.

А на первом листе рукой Ивана Александровича написано: “За прилежание, успехи и благонравие Воспитаннику Московского Дворянского Института VII класса СОКРАТУ СТАРЫНКЕВИЧУ.Ноября 27 дня 1834 года. Директор Иван Старынкевич.”

Окончив Дворянский институт, в феврале 1836 года Сократ поступил в Высшую школу артиллеристов. В возрасте 21 года он получил звание подпоручика, через год - поручика. Через несколько лет становится адъютантом бригады, затем дивизии в компании 1848 года при подавлении венгерской революции под командованием фельдмаршала Паскевича. После этого получил звание штабс-капитана. В дневниковой записи, датированной 16 июля 1894 года, Сократ Иванович вспоминает: “Ровно 45 лет тому назад сражение при Геттели, первое, да и последнее, на котором я был, не считая малых стычек с горилясами (партизанами Е.Х.). В этих стычках видел только одного раненого и когда его раздели, и я заметил у него на плече только красную точку, то удивился, отчего он так стонет и кричит, а еще более удивился, когда врач сказал мне, что едва ли он выживет. При Геттели мы играли довольно глупую роль: неприятеля не было видно; он стоял в деревне за домами и кустами и обнаружился только стрельбою из орудий. В Мишкольце, от местных жителей мы узнали, что это арьергард главнокомандующего венгерской национальной армией Гергея. По приходе в Мишкольц отряда Граббе, в котором я был, решено было идти на Геттели... Идя в сражение, я чувствовал себя, как на приготовлении к большому торжеству и был в сильном возбуждении. Граббе, ехавший впереди войск, после первого выстрела неприятеля, послал меня передать приказание, чтобы батареи выехали на позиции; я поехал рысью и он крикнул:“марш-марш!” Выехала пешая батарея, полковники и подполковники; это был левый фланг; сзади, в близком расстоянии, без всякой надобности, стояла пехота в колоннах. Выстрелы неприятеля были чрезвычайно цельны; люди беспрерывно падали; в двух шагах от меня ядро с глухим звуком попало в живот ездовому, из которого внутренности вывалились прежде, чем он свалился; в пехоте люди валились незаметно для меня, а я слышал только команду: “сомкнись”. Какое действие производили наши выстрелы на неприятеля совсем было неизвестно; он оставался невидимым. У меня была одна забота: не потерять присутствие духа; я оглядывался, чтобы рассмотреть, что делается, и мне показалось, что первая вправо от меня конная батарея Лобко стоит в таком углублении, из которого невозможно наводить орудия, но зато остается невидимою... В батарее было так много убитых людей и лошадей и подбитых лафетов, что она уже почти неспособна к действию. Граббе разрешил отступить... Мы отошли только из сферы действия неприятельских выстрелов и остановились на том же поле, между Мишкольцем и Геттели. Тут я узнал, что казак, которому я отдал свою непромокаемую шинель, убит со своей лошадью, и шинель моя осталась на месте. Тогда я попросил разрешения Граббе съездить отыскать ее. Это ему понравилось и он позволил. Я поехал рысью и обогнал солдат, шедших вразброд собирать наших раненых. Неприятель опять стал стрелять, и ядра летали мимо меня. Через поле шла дорога, на которой стоял каменный мостик через овраг; под этот мостик попрятались солдаты, шедшие за ранеными; я сообразил, что глупо подвергать жизнь свою опасности из-за шинели, с очень малою притом вероятностью скоро найти ее, так как я не знал в каком именно месте убиты казак и лошадь, и вернулся... Отряд остался в поле на ночлег. Я разложил в палатке свою складную кровать и, в угнетенном расположении духа, крепко заснул; но скоро Граббе разбудил меня: получив тревожные известия о том, что отряд Нат Шандора гораздо сильнее, чем мы думали, что он собирается атаковать нас, и часть его движется в обход, а в Мишкольце собрались герилясы, он решился ночью отойти на Путнок. Вся моя воинственность пропала. Сознаюсь, к стыду своему, что убитые и раненые не возбуждали моего сострадания, потому ли, что я не видел близко их страданий, не слышал их криков и стонов; - они падали молча, - или потому, что сам я подвергался беспрерывно той же опасности, или же наконец потому, что мной владели другие интересы - воинственные. Впечатления от 16 июля 1849 года осталось тяжелое и возобновляется в годовщину этого дня, когда ее замечаю.”

Вскоре Сократа Ивановича наградили за участие во взятии Силистры, и в 1851 г. он становится капитаном, через пять лет подполковником и в 1858 г. полковником.

Но военная карьера перестала привлекать его. В 1863 г. он, будучи в чине генерал-майора, оставляет военную службу и переходит на административную, занимая должность управляющего канцелярией Новороссийского и Бессарабского генерал-губернатора, графа Коцебу. Он зарекомендовал себя на этом поприще безупречно честным и бескомпромиссно порядочным человеком и в 1867 его награждают орденом Св. Владимира 3 степени.

Через пять лет службы в канцелярии Сократ Иванович назначается в 1868 году херсонским губернатором. В 1869 г. император “пожаловал в вечное и потомственное владение на майоратном праве казенное имение в царстве Польском”, а также наградил “за отлично усердную службу и особые труды орденом Св. Станислава 1 степени.” (Выписки из послужного списка генерал-майора Старынкевича). Через три года прадед подал прошение об отставке, сославшись на расстроенное здоровье. По увольнению указом императора Сократу Ивановичу была назначена пенсия из Государственного казначейства в 2000 р. в год.

Но Сократ Иванович был натурой деятельной и без дела сидеть не мог. Через некоторое время, по просьбе могущественного князя Демидова-Сан-Донато, он стал управляющим поместьями в Подольской и Киевской губерниях и сумел сильно увеличить годовой доход от них. При этом собственной выгоды никогда не преследовал и довольствовался только жалованием.

Зная исключительную порядочность, честность и великолепные способности рачительного хозяина Старынкевича, граф Коцебу, ставший генерал-губернатором Варшавы, вызвал его в 1875 году к себе и предложил занять должность президента города Варшавы, на что Сократ Иванович и согласился.

Благодаря всем перечисленным выше качествам и личному обаянию, он очень скоро расположил к себе, враждебно настроенных по отношению к русским, варшавян. Даже и по прошествии ста лет люди помнят о нем.

В 1999году в Варшаве под научной редакцией Анджея Солтана вышел альманах, изданный на польском и русском языках, посвященной варшавской выставке: “Санкт-Петербург и Варшава на рубеже ХIХ и ХХ веков. Начало современной городской инфраструктуры”. В этой книге уделено достаточно большое внимание президенту Старынкевичу и его роли в преобразовании Варшавы во время его президентского правления. В заключительной части этого издания, написанной директором Российского государственного исторического архива (РГИА) А.Р.Соколовым, сказано: “В фондах центральных учреждений России и Департамента Герольдии Сената хранятся материалы о первом президенте г. Варшавы С.И.Старынкевиче (1875-1892гг.) Документы о жизни и деятельности Старынкевича представлены формулярными списками о прохождении им службы, прошениями о приеме и аттестатом о службе, родословным деревом рода Старынкевичей, копиями метрических свидетельств о рождении детей Сократа Ивановича, указами о награждении его орденами. Тема благоустройства Варшавы освещена в архиве документами об устройстве водопровода, канализации, мостовых, мощении берегов Вислы.” Издание проиллюстрировано большим количеством фотографий.

А еще раньше, в 1981 году в Варшаве в Государственном научном издательстве вышла книжка Анны Слоневой, посвященная президенту Варшавы Старынкевичу (Anna Sloniowa, Sokrates Starynkiewicz, объемом 160 стр. с 32 иллюстрациями), где подчеркивается его скромность и бескорыстие, по причине которых он никогда ничего о себе не рассказывал, и поэтому все воспоминания о нем связаны в основном с его административной деятельностью и со свидетельствами современников. “Этот представитель древнего русского рода, - пишет Анна Слонева, - лояльный подданный царя, прибывший с целью осуществлять власть в бунтарской стороне, превратил захолустный город XVIII века, какой была тогда Варшава, в метрополию XX века, достойною быть столицей возрожденного государства, и оставил о себе добрую память.”

Во время вступления Старынкевича в должность президента Варшава была в ужасающем антисанитарном состоянии: не было чистой питьевой воды, по краям вдоль улиц протекали зловонные сточные канавы и сами улицы утопали в грязи. Президенту стало ясно, что нужна подземная канализация. Уже в первый год своего президентства он принял безоговорочное решение по проблемам города, значение которого оценило несколько последующих поколений варшавян. Он стал бороться за то, чтобы пригласить известного в Европе инженера Уильяма Лендлея, который проектировал и руководил работами по строительству водопроводов и канализаций во многих городах Европы. Богатые люди Варшавы были против этих нововведений (дорого!). Не жалея времени и нервов Сократ Иванович упорно добивался осуществления своей идеи - доказывал властям необходимость этого важного мероприятия, призвал общественность, для чего создал постоянные представительские органы при Магистрате (Канализационный комитет), что по тем временам было невиданно. (В это время даже в Петербурге не было канализации). По всем спорным вопросам он созывал комиссии и ценой больших усилий все-таки доказал свою правоту.

Слонева пишет: “Известно, что абсолютная “чистота рук” Старынкевича и его бескомпромиссная порядочность, особенно ярко выделявшаяся на фоне русской администрации в Варшаве, которая являла пример беспрецедентной и повсеместной коррупции и взяточничества, вызывали уважение, а его вежливость и доброжелательность, исключительные в среде царских чиновников, на каждом этапе карьеры завоевывали ему друзей или просто благодарных за бескорыстное ведение дел.”

“Старынкевич не обладал менталитетом, свойственным тому времени. В нем ничего не было от скопидома, ни следа жажды обогащения. Он подробно отчитывался по каждой доверенной ему сумме денег, даже если она была целиком передана в его распоряжение. Он возвращал в казну остаток денежных сумм, предназначенных на служебные надобности, хотя не обязан был этого делать. Исключительность такого поведения приводила в замешательство “держателей кассы”, и часто деньги эти переводили на дела благотворительности, не зная, что с ними делать”

Отношение президента к варшавянам было всегда основано на доброжелательности. Он постоянно стремился досконально изучить каждую проблему, чтобы никому не навредить ошибочным решением. Вопреки отношению царского правительства к Польше как к стране оккупированной Россией, Сократ Иванович демонстрировал свое убеждение в том, что поляки имеют право участвовать в решении вопросов городской жизни. Он образовывал различного рода комиссии и комитеты, устраивал в магистрате собрания представителей общественности и даже сумел добиться согласия на это царя. “Только благодаря личным достоинствам, результатам деятельности на каждом доверенном ему поприще, исключительному трудолюбию и абсолютной честности этот человек у всех вызывал уважение и с ним считались на любом уровне,” - пишет Анна Слонева в своей книге “Сократ Старынкевич”. “Другим выражением отношения Старынкевича к местному обществу была его благотворительность, редко становившаяся известной широким кругам, поскольку он старательно скрывал ее, не желая никакой рекламы или шумной благодарности по этому поводу. Известно, что президент на протяжении ряда лет был членом Варшавского товарищества благотворительности, председателем правления дешевых столовых, Общества спасения утопающих и приюта для бедных, выписавшихся из больницы. Он непосредственно включался в любую акцию помощи несчастным или пострадавшим, щедро выделяя средства из своих не очень богатых доходов. Так, например, когда он в 1879 году, посетил в Студзенеце ремесленный поселок, организованный Польским обществом сельских поселений, для обучения заключенной молодежи, то был глубоко тронут идеей этого мероприятия, в результате которого были достигнуты большие успехи в воспитательной работе. Он тут же пожертвовал поселку приличную сумму денег. Кроме того, выступил в прессе, призывая общественность не жалеть средств на помощь благородному делу Общества сельских поселений, облегчающего судьбу детей, которые стали преступниками, как он считал, не по своей вине. А еще мы никогда не узнаем, скольким и сколько он роздал из своего скромного жалования чиновника, не имевшего собственного капитала. Только по отрывочным свидетельствам о его очень ограниченных нуждах, спартанском образе жизни и той легкости, с какой он всегда приходил на помощь деньгами и любыми другими средствами людям , попавшим в беду, можно судить, что очень многим и много.”

Слонева пишет еще и о том, что “популярность президента Сократа Старынкевича была завоевана им не только в результате служебной деятельности, не только тем, что он делал капиталовложения на нужды города, но в еще большей степени его личными качествами. Обладая большим достоинством и врожденным обаянием, он относился к людям с искренней доброжелательностью вне зависимости от их положения и взглядов. От себя он всегда требовал больше, чем от своих подчиненных; считал, что “чиновник - это слуга общества и, что чем выше должность, тем больше обязанностей и моральной ответственности.” В ответ люди платили ему симпатией и глубоким уважением. Хотя он и был верным российским патриотом, но в то же время воспринимал Варшаву как родной город, а ее жителей считал своими соотечественниками и старался решить все их проблемы, как общественные, так и личные, за что его любили и ценили среди поляков. Неприязнь он вызывал только среди шовинистически настроенных соотечественников, которые считали его “ополяченным” русским, предавшим великую миссию русификации строптивых поляков.” Но он на все имел свой собственный взгляд.

И после оставления должности президента Сократ Иванович остался членом Варшавского общества благотворительности и не только регулярно платил довольно значительные взносы, но и вносил пожертвования во внеочередных случаях. Он никогда ничего не делал напоказ и всегда держался в стороне как от польской, так и от российской элиты. В его понимании вся жизнь человека должна быть бескорыстной службой обществу, чего от самого себя он требовал неустанно. Поэтому все его начинания в любой области никогда не были половинчатыми; его не останавливали ни расходы, ни усилия, ни препятствия, ни одобрение, ни даже недоброжелательность начальства.

Он совершенно своеобразно реагировал на критику. Для него на первом месте существовали справедливость, честность, уважение к другим людям и их благополучию, независимо от их принадлежности (классовой или национальной) или от разницы во взглядах. Но он умел и принять доводы противников, если, проанализировав их, убеждался в их справедливости. Он был доступен для каждого человека и внимательно рассматривал даже незначительные жалобы.

Современники были поражены, когда президент, сделав так много для города, вдруг в 1892 году подал прошение об отставке, мотивируя свое решение преклонным возрастом и плохим состоянием здоровья. Хотя действительно и возраст был преклонным, и здоровье не блестящим, и уставал он без меры, работая по шестнадцати часов в сутки, но тем не менее варшавяне не верили, что это могло быть причиной его ухода. Тем более, что после отставки он не пользовался полученным заслуженным отдыхом, а принимался за решение все более трудных проблем и справлялся с ними полностью сверх всякого ожидания. Поэтому “закрадывается подозрение, что были, может быть, еще и другие, более важные причины отставки от должности президента.”, - пишет Слонева. Современники были совершенно правы в своих подозрениях. Об истиной причине отставки написано в дневнике Сократа Ивановича, выписки из которого приведены мною ниже. Это было несогласие президента с нечестным и несправедливым отношением официального Петербурга к бюджету.

Уйдя в отставку Сократ Иванович поселился с семьей в частной квартире на Рысьей улице 5. И уже не занимая должности президента, он все равно продолжал отдавать все свое время начатому им делу устройства водопровода и канализации, заботе о городе - озеленению улиц, проведению трамвайных линий, улучшению состояния варшавских больниц, гигиене рынков, снабжению горожан продовольствием, а также и заботе о людях, оставаясь членом Варшавского товарищества благотворительности. По его распоряжению проводились реставрационные работы кафедрального собора и собора Св. Анны, что вызывало противодействие властей, которые не приветствовали католичество и обвиняли Старынкевича в ополячивании. “Для варшавян Старынкевич навсегда остался президентом Варшавы до конца своих дней - пишет Слонева, - в их сознании он был не “бывшим”, а настоящим. Он не отошел от дел городской управы, служа помощью и советом в трудном деле перестройки старой инфраструктуры. И здесь основным мотивом отношений было его необыкновенное чувство ответственности. Невзирая на упадок сил, возраст и слабеющее здоровье, он считал своей обязанностью дальнейшее наблюдение за ходом начатых им работ, реализацией важных проектов и планов модернизации городского хозяйства.” Словом, пребывая на пенсии Сократ Иванович оставался таким же деятельным, как и в то время, когда он возглавлял магистрат. Он выступал на страницах печати, борясь за различные нововведения по благоустройству города. До конца жизни он интенсивно работал над обширным исследованием, собранных им самим документальных материалов, чтобы определить экономическую выгоду той или иной системы ведения городского хозяйства. Его современник Свентоховский вспоминал: ”Квартира на Рысьей улице стала мастерской “президента без должности”, более связанной с Варшавой, чем кабинет Бибикова (сменившего Старынкевича) в ратуше.”

Современник Александр Свитковский был очень высокого мнения о российском генерале, которого он считал таким скромным и порядочным человеком, таким достойнейшим президентом, какого можно только себе представить. Свои воспоминания о нем Свитковский назвал попросту одним словом: “ЧЕЛОВЕК”. ”Был то человек кристально чистый , до которого никакие наветы не могли и приблизиться. Он не совершал самых главных грехов - политических, нигде никого не обидел, а только творил добро”.

Сократ Иванович ушел из жизни 23 августа 1902 года, через 10 лет после оставления им должности президента. “Большинство варшавян восприняли его смерть очень горестно. Польская печать поместила обширные некрологи , воспоминания и высказывания о бывшем, но также по-прежнему близком горожанам отце города и затем подробные сообщения о похоронах, свидетельствовавшие об огромной популярности этого человека, его глубокой привязанности к городу и жителям.“ “В день похорон 26 августа 1902 г. Варшава облачилась в траур. Вся Варшава, а не только представители “из общества”, отдавала последние почести своему лучшему в течение истекшей половины столетия президенту, провожая его всем миром к месту последнего успокоения. В три часа дня торжественно, с военными почестями, Сократ Старынкевич, согласно его завещанию, был похоронен на Вольском православном кладбище. В 1924 году останки президента были перенесены в “Аллею Заслуженных” на том же самом кладбище, за церковью. Могила президента по-прежнему находится на этом кладбище. Это не пышное надгробие, а скромная черная плита с простой надписью по-русски. Учредители памятника стремились сохранить в памяти потомков обаятельный облик усопшего. Скромность и простота, черты, которые мгновенно покоряли каждого, кто с ним сталкивался, оживают в памяти при виде этой удивительно ухоженной могилы, на которой время почти не оставило следов. По-прежнему жива память об, умершем без малого 80 лет назад, президенте Варшавы - об этой памяти говорят свежие цветы на могильной плите”, - пишет Анна Слонева в своей книге в 1981 году.

Варшава. Здание фильтров	Могила С. И. Старынкевича на Вольском кладбище в Варшаве

Несмотря на то, что Сократ Иванович умер через 10 лет после оставления им поста президента, не было ни одного печатного издания, которое не поместило бы некролога с упоминанием его заслуг. “Похороны стали, наверное, наиболее красноречивым свидетельством того, чем был этот человек для Варшавы, кем он стал для его жителей” за время своего пребывания в этом городе, куда его назначило ненавистное полякам царское правительство, чтобы усмирить, подчинить и русифицировать непокорных варшавян. “В начале своего президентства Старынкевич был личностью, в лучшем случае, безразличной жителям города. Однако, очень быстро он стал уважаемым, потом популярным, ценимым и, в конце концов, вызывавшим восхищение.” “ Он снискал заслуженную симпатию общества, благодаря невиданным справедливости, благожелательности и мудрости.” Теперь, когда читатели имеют представление о Сократе Ивановиче Старынкевиче по рассказам современников и их потомков - жителей Варшавы, - познакомимся с ним с другой стороны, прочтя ряд писем, написанных им сыну Мите в период с 1883 года по 1886 год. и заглянув в его дневник, который он вел с 1887 года по 1897 год. Большая часть страниц дневника посвящена вопросам, касающихся его работы. Заботы о судьбе города и его жителях тревожили его и днем и ночью.

Чтобы представить вековую рутину, царившую в рядах российских чиновников разных рангов, хочу привести некоторые выдержки из дневника Сократа Ивановича.

"5-го ноября 1888г. Жалобы 1000 домовладельцев в Министерство на новую таксу на воду: понимают только денежные выгоды, гигиенических не умеют еще ценить, и думают о себе, но не о своих жильцах."

"12-го апреля 1889г. Думаю об устройстве народных ванн и послал письмо по этому предмету доктору Ляссару в Берлин. По делу канализации домов все против меня, в том числе и Зентковский. Одни только врачи-санитары поддерживают мои стремления. 19 апреля у меня в квартире большое заседание домовладельцев, врачей и техников для совещания по этому предмету. Я сделал большие уступки, которые со временем практика покажет ненужными."

"5-го мая 1889г. Заседание канализационного Комитета с Блиохом для установления правил канализации домов. Видя, что большинство не на его стороне, он нахально не допустил голосования. Вышла из печати глупая его брошюра о канализации, которой он со временем будет стыдиться."

"9-го мая 1889г. Клеветы и доносы генерал-губернатору о повреждениях в каналах и делаемых будто-бы тайно исправлениях. Окончательное заседание по делу о канализации домов и общее соглашение."

Борьба за устройство канализации велась годами. В 1892 году польская врачебная газета предлагает поставить Сократу Ивановичу бюст на фильтрах. В 1894 году он просил заем на канализацию, но власти возражали. Вот что пишет он в своем дневнике по этому поводу:

"30-го июля 1894г. Масловский заявил, что заем не нужен - выгоднее откладывать каждый год и через 17 лет, скопив нужный капитал, приступить к работе. Вот понятие! Видит деньги и не видит людского здоровья и жизни. Видит % от денег, не видит доходов от сооружения - не входит в положение современников, которые с самопожертвованием копят, - не для потомков даже, а для будущих городских жителей! За что будущие воспользуются жертвами настоящих? Вот бюрократия! Инспектор врачебной управы Тройцкий находит, что усиление врачебной управы и улучшение мостовых нужнее канализации! Чиновник съел в нем врача и даже человека! Вечером был у меня редактор "Слова" Годлевский. Он возмущен тем, что врачи противятся канализации. Хорошая статья об этом в "Слове".

Сократ Иванович всегда очень возмущался несправедливым отношением русских властей к полякам. Он пишет в дневнике:
"29-го августа 1892г. Получил секретное извещение Клейгельса (градоначальник С.-Петербурга) о том, что чиновник Стычинский не крестит детей своих. Неужели начальство обязано принуждать к этому или отдавать за это под суд?"
Здесь мне хочется сделать отступление и перенестись в наш век. Царские власти преследовали тех, кто не крестил детей, а советские власти тех, кто крестил. В нашей стране никогда ни в чем не знают меры.

"6-го мая 1893г. На днях железнодорожный жандарм на какой-то станции В.В. дороги послал в Варшаву своему начальству телеграмму, что такой-то машинист крикнул кочегару по-польски: "пустить пар!" Это считается важным проступком, и машинист был оштрафован. Поверят ли этому наши потомки?"
Поверили. Потому что при Сталине было еще хуже. За то, что человек завернул селедку в газету, где напечатан был портрет Сталина, его посадили в тюрьму.

"21-го октября 1894г. Страшно тяжело слышать нарекания от поляков на наше правительство, потому что в этих нареканиях есть правда."

"1-го ноября 1894г. Удивительны мысли Павлова (член военного совета): собрать ремесленные цехи, собрать всю Варшаву и велеть заявлять о своей скорби по случаю смерти Государя. И не у него одного такие стремления, - у многих русских, особенно военных. Притом, это еще сравнительно снисходительные чувства. Злые довольны тем, что видят холодность поляков и могут ругать их за это; они, по-видимому, были бы удовлетворены только решением: всех поляков перевешать, да и тогда досадовали бы, что незачем их больше ругать. Грустно видеть таких русских христиан."

В конце прошлого века, также как и теперь, остро стоял национальный вопрос. Вот что пишет мой прадед о своей беседе по этому вопросу с генерал-губернатором Варшавы Гурко:

"28-го августа 1896г. Попробовал заговорить с ним об отношениях русских к полякам и сказал ему, между прочим, что в деле сближения с нами поляков много вредят иногда неумелость, бестолковость, излишнее усердие мелких чиновников при исполнении правительственных распоряжений, насчет употребления государственного языка, например. Он отвечал, что вредно не излишнее усердие, а вреден, напротив, недостаток патриотического чувства в русских, и пояснил это примером: на пограничной черте с Пруссией шел прусский чиновник с русским; прусак не говорил по-русски, а русский - по-немецки, и разговаривали они на польском языке, который оба знали; но дойдя до середины моста, прусак вдруг заговорил по-немецки, и русский, перестав его понимать, спросил - что значит эта внезапная перемена? - Тот отвечал торжественно: "Hier ist das deutsche Reich." - По-моему - это тупоумие немца, а по мнению Гурки так должны бы поступать все русские, не только служащие, но и не служащие. Тут вмешался в разговор его сын и рассказал, что когда он входит в магазин и там обращаются к нему с польской фразой, то он немедленно поворачивается и уходит. Во всем этом я не вижу даже и попытки рассуждать. Что нельзя изменить национальность силою, обратить поляков в русских - никто против этого не спорит. О том, что если национальность признается, то это значит, что требуется некоторое уважение к ней, - никто не думает. Никто не думает и о значении государственного языка, о том, где и почему он должен употребляться, - может и должен требоваться. Действуют просто по предвзятой и необдуманной мысли, как слепые силы. Страшно быть во сласти зверя, но еще гораздо страшнее во власти слепых сил. Понимают это смутно те, которые так действуют, и именно потому и не верят в возможность сближения с нами поляков; но о том, что причина в них находится, - не дают себе отчета, а поступиться своими предвзятыми мыслями не хотят."

Возмущало Сократа Ивановича и то, что польские названия улиц заменяют русскими, оскорбляя этим поляков.

В мае 1892 года, будучи в Петербурге по делам и убедившись в недобросовестности высших чиновников, Сократ Иванович решил подать в отставку. По этому поводу он пишет в своем дневнике:

"Я тут же заявил, что если с такой фальшью проходят дела через Государственный Совет, то я считаю невозможным служить."
17 мая, в воскресенье, по возвращению в Варшаву, где его встречали жена и магистратские чиновники, он тут же на вокзале сказал секретарю, "чтобы немедленно приготовил к подписи прошение об увольнении со службы, так как при тех обстоятельствах, в которых нахожусь, я не в состоянии исполнять должность Президента."

"19 мая пришла целая делегация с трогательными просьбами не выходить в отставку." Генерал-губернатор Гурко удивился, огорчился и стал оправдываться, уверяя в своей непричастности к фальшивым цифрам бюджета, утвержденному Государственным Советом. Члены строительного Комитета и представители цехов также просили Сократа Ивановича не оставлять своей должности. Но он не изменил решения.

После этого пришло известие об указании генерал-губернатора министру Финансов о возвращении Сократу Ивановичу 17 тысяч рублей, внесенных им на устройство фильтров, но Сократ Иванович от этих денег отказался. Ему была назначена пенсия 5 тысяч рублей в год. В дневнике от 19 мая 1893 года запись: "Пенсию продолжают выдавать 5 тыс. рублей в год, но я взял, разумеется, только 161 рубль."

В момент перехода на пенсию Канализационный комитет г. Варшавы подарил Сократу Ивановичу памятную шкатулку из литого гравированного серебра, которая теперь хранится в национальном музее г. Варшавы. Шкатулка, украшенная фигурками путти, держащих план сети каналов и инструменты каменщика. На крышке надпись на русском и польском языках:

Канализационный комитет
г. Варшавы
своему председателю
генералу от артиллерии
СОКРАТУ ИВАНОВИЧУ
СТАРЫНКЕВИЧУ.

Выше, в картуше герб г. Варшавы, ниже герб Старынкевича, по сторонам медальоны с датами, когда он занимал пост президента "1875" и "1892". Шкатулка содержала 41 фотографию, связанную со строительством канализации в Варшаве.

После всех перипетий и столкновений с различными чиновниками по поводу устройства водопровода, Сократ Иванович узнает людей не только с хорошей стороны и делает такую запись в своем дневнике: "12 июня 1893г. Человека можно сравнить с лужицей: вверху тихо и чисто; бросьте камень и всплывет со дна грязь"

Сократу Ивановичу по роду своей деятельности приходилось бывать на великосветских приемах. В 1888 году был на обеде у Великой княгини. Но светских разговоров вести не умел и пишет в дневнике: "Не гожусь ко двору".

Прадед отличался бескорыстием, безупречной честностью и порядочностью. Вот что я вычитала в его дневнике:

"6 июня 1888г. Получил в золоченой рамке диплом на звание почетного члена Общества Поощрения Художеств и тотчас послал справиться: сколько он стоил обществу - 200 руб. 15 июня - отдал 200 руб. для внесения в Общество Поощрения Художеств."

"25 апреля 1893 г. Если можешь дать денег в долг, - давай; но непременно считай этот расход безвозвратным: так всегда делаю я и выходит хорошо." Он считал, что богатый человек не будет просить денег в долг; если просит - значит нуждается.

Памятные доски С.И. Старынкевичу в г. Варшава
Здание городской ратуши, в которой служил С.И. Старынкевич	Памятная шкатулка, подаренная Канализационным комитетом С. И. Старынкевичу по случаю его перехода на пенсию

Прадед был очень разносторонним человеком. Его интересуют и вопросы философии и религии, и вопросы науки. Он считает, что "атеизм - недоразумение: начинают с отрицания только Бога, говорившего с неба по еврейски; потом уже по инерции идут дальше и доходят до отрицания Высшего разума". Это выписка из дневника, 1894 г. И вот еще: " Прочел в научном обозрении перевод сообщения Дюбуа-Раймона о границах познания в области точных наук. Ученые избегают мыслей о Боге, потому что эта мысль может мешать их исследованиям; но зачем отвергать ее? - Ведь они люди!"

Сократ Иванович в течение долгого времени занимается переводом книги философа Гирна "Устройство Вселенной". Об этом много написано в его дневнике. "Перевод мой Гирна подвигается вперед медленно: должен браться то за физику, то за химию, то за физиологию, орнитологию, энтомологию, ботанику, то нужно узнать научный термин, то удостовериться не дано ли новых объяснений с тех пор, как писал Гирн. " В связи с этим он изучает труды Спенсера, Умова, Максвелла, Герца, Рише, Цингера, Лобачевского, Гойера. Кроме того читает философов Струве, Роберти, Грота (основателя журнала "Вопросы философии"), Каринского, Кюльпе, Чичерина.

Сократ Иванович был сторонником идеалистического течения. Он признает витализм (наличие в организме "жизненной силы" - души), деизм (бог - мировой разум), спиритуализм (дух существует независимо от материи, дух - первооснова действительности) и абсолютно не согласен с материалистами. Он рассуждает:

"Что открывает наука?
- Движения и их законы.
Движения чего? Конечно, если все, что движется и что заставляет двигаться назвать материей, то нет ничего, кроме материи, но что же это за анализ?
То, что называют эфиром и энергией - что имеет общего с тем, что движется, что нам известно как материя?
То, что чувствует и мыслит, что имеет общего с тем, что двигает, сообщает между собой тела и с тем, что движется?
Смешать все, придумав слово "свойство", не значит сделать анализ.
Как открывает наука движения и их законы?-
- Посредством ощущений наших и мышления.Как строились ощущения и мышление? Как связалось все? Как родилась жизнь? Нужна была для этого живая творческая мысль.
Гирн избрал эпиграфом для своей книги "Устройство Вселенной" стихи Шиллера и перевел это прозой. По-русски выходят стихи близкие, по размеру, к Шиллеровским, а по смыслу, к подлиннику и к переводу Гирна:

Высоко, превыше времен и пространств,
Живет высочайшая мысль и творит,
И хоть вечно сменяясь, волнуется все,
Дух спокойный в волнении этом царит.

Зачем стремиться к отрицанию того, во что верить так нужно нам?" - восклицает Сократ Иванович, будучи глубоко верующим человеком. Он записывает в своем дневнике: " В бесконечном и стройном разнообразии жизни проявляется Высшая Сила; в молитве сознаю себя причастным ей. Большого счастья лишают себя, игнорирующие Высшую Силу"

В письме своему сыну Мите, в бытность его студентом, он пишет: "Не могу сказать, как был бы я счастлив, если бы заметил в тебе освобождение от бессмысленного материализма, возникающую веру, без которой жить серьезно нельзя, особенно с таким любящим сердцем как твое. (17 янв. 1885 г.)"

У прадеда с женой Татьяной Климентьевной (в девичестве Тукаловой) было пять детей. Старший сын Саша, родился 15 марта 1856г., Костя - 17 сентября 1858 г., Митя - 11 февраля 1863г., дочь Маша - 8 сентября 1865г. и последний сын Павлик - 3 октября 1868г.

Сначала по приезде в Варшаву в 1875 году все дети жили в семье, но вскоре стали поочередно покидать родительское гнездо. Костя уехал в Петербург, где был зачислен в артиллерийское училище. Несколькими годами позже, блестяще окончив варшавскую гимназию, за ним последовал Митя и поступил в Петербургский Университет. Сыновья только изредка наезжали в Варшаву, да и то ненадолго.

Сократ Иванович очень близко к сердцу принимал успехи и неудачи своих детей, а также очень остро переживал их болезни. Сын Саша жил в Варшаве. Будучи врачом, он поранился во время операции, и потом медленно и мучительно умирал, заразившись какой то болезнью. Это очень удручало отца. Сократ Иванович был добрым, чувствительным и глубоко верующим человеком. Болезнь сына была для него тяжким испытанием. Читая письма Сократа Ивановича понимаешь какая нежная и чуткая была у него душа. Он предпринимал все возможное, стараясь облегчить страдания сына, но все усилия были тщетны. "Слезы текут у меня беспрестанно, - пишет он Мите в письме от 3 ноября 1883 года, - и мне гадко, что только таким образом, безо всякой боли, сочувствую его мукам." "Теперь все мысли мои, вся душа моя при Саше. Одно мое удовольствие - видеть его, что-нибудь для него сделать, потом уйти и плакать. Больше всего боюсь расстаться с ним, не простившись в последнюю минуту." (10 ноября 1883г.) "В комнате его всегда опущена штора и горит свеча; поэтому день от ночи отличить ему трудно, и часто он выражает удивление, что я вхожу к нему одетым в полдень, который ему кажется полночью. По временам во сне представляются ему разные грезы. - В воскресенье слышался ему голос, упрекавший его, что давно не был в церкви и он сказал об этом мне и маме. Предложение мамы прислать к нему священника он принял с радостью и не хотел откладывать до следующего дня. Я тотчас привез ему замкового священника; он был им очень доволен, исповедался и причастился... После причастия он стал значительно бодрее. В тот день и Барановский, и Ясинский сказали даже, что если бы такое состояние продлилось, то можно бы иметь некоторую, хоть слабую, надежду. Надежда освежила в первый раз и мое изболевшее сердце. После, однако же, он ослабел опять, и сегодня появилась новая боль в груди: дышать больно. Все же теперь мне как-то легче, - как будто вдали что-то светится еще; нет этого страшного, подавляющего, полного мрака, выжимающего из груди слезы." (16 ноября)

Измученный Саша редко улыбался; если же это случалось, то Сократ Иванович на несколько мгновений чувствовал себя счастливым.

Мать Татьяна Климентьевна тоже не находила себе места, видя, как страдает сын. Она писала Мите: "Без слез нельзя видеть нашего бедного измученного Сашу; даже доктора, привыкшие видеть равнодушно страдания своих пациентов, часто выходят из комнаты Саши со слезами на глазах. Да поможет ему Господь Бог поскорее избавится от этой ужасной болезни! ... Долго ли ему еще страдать на земле - одному Богу известно. На папу жаль смотреть; он разумеется делает, что только возможно, чтобы облегчить жизнь Саши; ничего не жалеет для него."(Из письма к Мите от 17 ноября 1883г.)

Саша умер в невыносимых мучениях 24 ноября 1883г.

В своей личной жизни Сократ Иванович был довольно угрюмым и меланхоличным человеком, но душа его была нежной и очень ранимой. Из-за этой внешней угрюмости он не мог найти общего языка с женой и единственной дочерью Машей. Из четырех сыновей (Костя, Саша, Павел и Митя) наиболее близок он был с Митей - моим дедом, который часто писал ему, делясь своими делами и тревогами. "...Мне хотелось бы, чтоб ты поменьше приносил жертвы для товарищей, чтоб больше быть моим. Мне это нужно, я очень одинок", - писал ему отец (29 марта 1885 г.) В письмах к Мите он пишет о своих успехах и неприятностях по поводу городского хозяйства и, главным образом, водопроводных дел, о своем здоровье; часто жалуется на меланхолию и желание смерти из-за беспредельной усталости при ежедневной работе от 11-ти до 16-ти часов в сутки.

Жена и дочь сетовали на то, что Сократ Иванович смотрит на них сердито и что к нему нельзя подступиться. А как же не сердиться, если обе они доходили до того, что в отсутствии Сократа Ивановича осмеливались рыться в его дневнике и даже вырывали страницы, которые им не нравились, чем очень обижали прадеда. По этому поводу он писал в своем дневнике: "Ничто меня так не сердит, как подобные распоряжения моей личностью, моими воспоминаниями." Маша была избалована и капризна и вместе со своей матерью проматывала деньги на балах. Из дневника Сократа Ивановича: "Были у Маши уланские офицеры. Угощение их подало мне повод сказать, что я отказываю в помощи нуждающимся сыновьям, а для дочери - излишества. - Обида". "Павлуша просит 70 рублей. Но не могу послать. Нет денег." (Надо сказать, что большую часть своего капитала Сократ Иванович вложил в устройство водопровода в Варшаве - в главное дело своей жизни.)

Сократ Иванович регулярно посылал сыновьям деньги на жизнь; но если Митя тратил деньги на пропитание и на книги, то Костя, учась в артиллерийском училище в Петербурге, проигрывал их в карты и, ведя не по средствам шикарную жизнь, залезал в долги, которые должен был оплачивать отец. У Маши, как и у всех Старынкевичей были слабые легкие. Во время обострения необходимо было ехать за границу на морские купания. В письме к Мите Сократ Иванович пишет: "Мама с Машей едут за границу послезавтра и чтоб их снабдить нужною на путешествие суммою, я просил о скорейшем доставлении мне годового майоратного дохода, поступающего обыкновенно в июне. Это мне обещано было на сегодня и из этих только денег мог выслать я и тебе. - Чтобы были у тебя средства на увеличившиеся теперь твои расходы, я послал сто рублей."

Обо всех думал Сократ Иванович, а себя забывал. Он не отличался крепким здоровьем: без конца кашлял, его мучила бессонница, нервы были на пределе. Врачи настойчиво советовали отдохнуть на море. Но он из года в год категорически отказывался от отдыха из-за непомерно большого количества работы. Его жена Татьяна Климентьевна пишет в письме к сыну Мите: "Папа верно писал тебе, что собирается поехать на несколько дней в Киев... Постарайся уговорить его, чтобы поехал на морские купанья; доктора нашли, что это единственное средство для поддержания его расстроенного здоровья; а его жизнь так нужна для всех вас! (21 мая 1885г.) "

О сыне Сократа Ивановича Косте, который родился 17.09.1858 известно, что он обучался в 1-й московской гимназии. Участвовал в деятельности гимназического кружка, членом которого был видный впоследствии политический деятель и историк П.Н. Милюков.

Последний в своих воспоминаниях отмечал, что "Старынкевич не вызывал особых симпатий в кружке".
Высшее образование получил в Варшавском университете. Поступил на службу в Петербург в июне 1879г. (гвардейская конная артиллерия). В 1880 г. - подпрапорщик, в 1884г. - поручик, 1891г. - штабс-капитан, с 1895г. - капитан, с 1896г. - полковник. В 1895-1899г.г. - командир 4-й батареи гвардейской конной бригады. В 1899-1900г.г. - офицер для особых поручений при министре внутренних дел. С 03.06.1900г. по 16.06.1902г. - олонецкий, а с 16.06.1902г. по 23.07.1903г. - курляндский вице-губернатор. 23.07.1903г. назначен томским, а 6 ноября 1904г. - харьковским губернатором. С 1903г. - генерал-майор. В период октябрьских событии 1905г. был признан недостаточно энергичным. Харьков был объявлен на военном положении, вся власть перешла в руки временного генерал-губернатора. 2 января 1906г. отстранен от должности. Причислен к МВД. Некоторое время после этого еще проживал в Харькове, а затем был переведен губернатором в Симбирск, где и погиб в результате террористического акта. В отчете за неделю о террористических актах департамента полиции в канцелярию дворцового комитета об этом писалось так: "В городе Симбирске 21 сентября 1906 года была брошена бомба в проходящего по улице губернатора генерал-майора Старынкевича, который через некоторое время скончался от заражения крови". Подробности террористического акта были изложены в газетах: "В два часа дня генерал проходил из дома через площадь в губернское присутствие, где в него неизвестным была брошена бомба, при взрыве у него поражены на правой руке пальцы и мягкие части ног". Там же писалось о том, что будучи раненым, губернатор заявил: "Рад пострадать за Царя". Смерть Старынкевича всколыхнула харьковскую общественность. Вдове губернатора Елене Николаевне Старынкевич была послана телеграмма участников панихиды в Успенском кафедральном соборе, в которой, в частности, писалось: "...Константин Сократович погиб борцом-мучеником, отстаивая в сонме верных слуг Царя и родины величие и будущность России". В "Харьковских губернских ведомостях" были напечатаны по этому поводу "патриотические" стихи Старобельского:

"Рад пострадать за Царя"...
Эти слова золотые,
жаркой любовью горя,
будят в нас чувства святые.
Он за Царя пострадал,
Жертвой от злобы кровавой -
Самоотверженно пал
Доблестно, с честью и славой.
Имя его не умрет.
В памяти вечно народной.
К подвигам новым зовет
Образ его благородный.

Кавалер орденов Анны II ст., св. Владимира IV ст., св. Станислава II ст., румынского ордена Звезды и др. Похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской Лавры в Петербурге.